Перед нами практически все характерные признаки карнавала, которые были сформулированы в работе М. М. Бахтина. Несмотря на обличительный пафос Ахмада Дониша, который придает им экстраординарный характер, практически все элементы этих празднеств описаны в разное время в разных уголках мусульманского мира. Так, в Багдаде перед халифом давали представления ряженые [Мец 1966: 331–322], иллюминации использовались чрезвычайно широко, особенно в восточных районах мусульманского мира, и, вероятно, связаны с почитанием огня, корнями уходящем в эпоху господства здесь зороастризма.

Шествие ряженых описано еще для времен Тимура. Когда в 1404 г. он вернулся из Индийского похода, он устроил грандиозные празднества в честь своих внуков. На нем каждый цех ремесленников был обязан создать зрелище, соответствующее своей специальности. Так, цех мясников представил шествие ряженых в шкуры баранов, козлов, у которых были позолочены рога. Другие из них были обряжены в шкуры гепардов, тигров, лисиц, гиен, барсов и т. д. Мастера, изготовлявшие веревки, сделали из дерева, камыша, веревок и паласов верблюда, в остов которого сами спрятались. Чистильщики хлопка сделали из хлопка множество птиц с опереньем и крыльями, а из хлопка и камыша построили высокий минарет, который сдвигался с места на место. Он был разукрашен цветными тканями, а наверху сидел аист. Мастера циновок сделали всадника в полном вооружении, который был тщательно отделан, вплоть до ресниц и копыт. Он был полностью, до мелочей, снабжен оружием (луком, мечом и т. д.), сделанным из камыша [Беленицкий 1940: 194–196].

Неоднократно описаны змеи, «громадные и искусно сделанные, пасть которых освещалась и приводилась в движение» [Бухара 1893: 114].

В 1870-х годах в Коканде во время карнавала, кроме бачи с привязанными на их поясе лодками и ракетами, по улицам носили огромную статую героя иранского эпоса Рустама и его жены. Голова Рустама поворачивалась в разные стороны, а сам он был обряжен в цветной халат [Ибрагимов 1872: 64; Ибрагимов 1872а: 80–81].

Исключительным здесь является сконцентрированное описание этого праздника, которое, как правило, мы не найдем в обычном труде мусульманского историографа. В данном случае автор, Ахамад Дониш, будучи человеком глубоко религиозным, адептом мусульманской религиозной культуры, мусульманской морали, все остальные культурные проявления, не вписывающиеся в рамки религиозной социологии, как он это понимает, считает лживыми. Так как каждый религиозный авторитет, размышляя в рамках общемусульманской теории, вносит что-то новое, то это, по мнению Ахмада Дониша, все далее уводит человека от истинного пути. Такие настроения Ахмада Дониша усугубляются поражениями святой Бухары от неверных, т. е. русских, и на всем этом фундаменте зиждется его просветительский и реформаторский пафос. Система, сложившаяся в эмирате, не могла достойно противостоять русскому вторжению. В этом отношении Дониш является мусульманским реформатором. Для радикального реформатора же вообще характерен гиперкритический взгляд на общество, требующее, по его мнению, радикальных изменений. И Ахмад Дониш выступает с резкой критикой начала правления эмира Музаффара, акцентируя внимание на тех сторонах жизни, которые обычно в официальных трактатах замалчиваются. Именно поэтому на страницах его трудов появляются описания, возможно, в несколько гипертрофированном виде – а может быть, и нет – всего того, что обычно выходит за рамки официальной мусульманской историографии.