Поняв, что встреча не будет прерываться из-за её появления, Агата тихо присела на стул в другом конце стола. Александр не отрываясь следил за её перемещением. Она знала этот взгляд: всепоглощающее облегчение, молчаливое обвинение и длительно сдерживаемый гнев. Она его уже видела после почти двухлетнего сна.

Агата невольно потёрла ладони, силясь прогнать волнительную дрожь. Сердце восторженно трепыхалось, словно тоже вспомнило о поцелуе на площади, из-за которого снова начало биться.

Она с трудом разобрала дорогу к спальне тем вечером. Голова была как в тумане из-за праздника, потери двух лет и осознания, что война с Аракеном закончилась. Вероятно, только благодаря твёрдой руке Александра, который крепко сжимал её ладонь, она ни разу не упала на лестнице, хотя споткнулась о ступеньки дважды.

Будучи обманчиво спокойным, он привёл её в свою спальню, и вот там холод сдержанности пошёл трещинами, как лёд на реке по весне. Она видела накопленное за два года отчаяние, страх и гнев, но лишь раз в длинном разочарованном монологе о её уходе он не выдержал и повысил тон. Агата же не могла вставить и слова, изумлённая его ранимостью, которую Александр позволил ей увидеть.

Она и вовсе лишилась дара речи, когда с безжалостной искренностью он признался в порванной записке. Оставленное письмо было её последними словами, но Александр не пожелал их прочесть, убеждённый, что она сама ему всё скажет. Агата была поражена и возмущена тем, как Александру удавалось сочетать временами абсолютно несносную натуру, будучи проклятым совершенством.

Ещё тот вечер запомнился Агате не только из-за откровений и разгневанного монолога Александра, но и из-за его жадных, отчаянных поцелуев. Секунду назад он отчитывал её за идиотский выбор принести себя в жертву, а в следующее мгновение его руки оказались в её волосах, телом он прижимал её к дверям, от которых она не успела отойти, пока язык требовательно раздвигал губы. Его голод пьянил, кружа голову. Агата не отставала, отчаянно торопилась, избавляя его и себя от одежды, – потребность ощутить его кожу и близость была не менее важна, чем воздух.

Кафтан на Агате был тонкий, идеально подходящий для конца весны, но из-за внезапного жара в теле захотелось его сбросить. Дыхание сбилось, когда Александр потёр большим пальцем указательный. Принц оставался внешне сдержанным, но эта мелочь всегда выдавала его нетерпение. Круговыми движениями он пытался себя успокоить, не замечая собственной привычки.

В кабинет с тихим стуком вошёл слуга. Бесшумно оказавшись рядом с Александром, он шёпотом доложил о чём-то. По тому, как посыльный замялся, заметив Агату, она предположила, что ему принесли вести об их с Ильёй возвращении во дворец. Александр и глазом не моргнул; Агата понадеялась, что порез на ноге Ильи и его потрёпанный вид мало кто заметил в потёмках, чтобы доложить принцу. После короткого кивка слуга исчез за дверью.

– Я сказал, что меня не устраивает качество подков для наших лошадей. Недавняя поставка была плохой, – заявил Александр, нехотя переведя внимание на обратившихся к нему.

От его голоса по рукам поползли мурашки, а в горле пересохло. Агата встрепенулась, поняв, что пропустила прозвучавший вопрос, позабыв, что в кабинете помимо них двоих ещё с десяток мужчин.

– Похоже, кузнец, у которого мы закупали подковы, умер и его дело перенял то ли сын, то ли брат, – доложил один из советников.

– Тогда этот кто-то не справляется с нужной работой. Отправьте одного из наших кузнецов проследить за процессом изготовления. Калечить лошадей из-за чьей-то халатности мы не станем и сменим ремесленника, если придётся.