– Ты их убиваешь? – ахнула Ена.

Морана одарила девушку вымученной улыбкой.

– Они уже мертвы, – напомнила она, кивнув на ближайшего обезображенного юношу.

Ена тяжело сглотнула. Живыми они точно не были, но нить…

– В живом теле их три, – словно прочитав её мысли, ответила Морана. – Если после смерти остаётся хоть одна, то покойники становятся упырями, духами или ещё какими тварями.

Серп в руке богини взметнулся в сторону запада. Ена прищурилась, не сразу заметив вдалеке две сгорбленные, одиночные фигуры. Двигались они странно, неестественно и неуклюже, один припал к земле что-то вынюхивая, а потом остервенело заработал руками, принявшись что-то копать. Ену замутило, когда эхом донёсся хруст ломающихся костей.

Ожившие мертвецы.

Ена помнила.

Стоял изок[6], кузнечики стрекотали. Всё началось тогда. Мертвецы перестали умирать. Привычный мир погрузился в хаос, и в итоге Ена оказалась здесь.

– Не бойся. Эти слишком далеко и нас не заметят, – успокоила Морана, когда серп в руке Ены задрожал. – Но проблема не в них.

– А в ком?

– В этих, – мрачно ответила богиня, взмахнув обеими руками.

Ена проследила за движением, оглядев поля. Тревога дрожью поползла по рукам, страх сковал лёгкие, не позволяя Ене вобрать воздуха.

Она поняла.

Проблема – все мертвецы вокруг.

Сотни, если не тысячи.

– Они… в-все м-могут встать?

– Могут, – кивнула Морана. – Поэтому приступай, дитя, у нас много работы. Находи нити и режь. Не думай, не сомневайся и не гадай. Просто режь.

Ена подчинилась.

Несмотря на наставления, сперва она боялась прикасаться к трупам, затем тряслась всем телом и бормотала молитвы богам, но тянула сохранившиеся нити. Рука дрожала, пока она резала первые.

Однако разобравшись с десятком мертвецов, Ена прекратила смотреть в лица.

После третьего десятка смолкли её молитвы.

После пятого рука перестала дрожать.

После первой сотни заныла поясница от необходимости наклоняться.

Замогильная тишина угнетала, дневной свет тускло пробивался сквозь посеревшие облака, стало немного теплее, силы возвращались в тело Ены, но голова опустела от вида такого количества покойников. Мужчины в дорогих доспехах и женщины в мужских нарядах. Кто был с мечом, кто с вилами. На поле лежали юноши и даже мальчики. Ена переступала через растерзанные тела стариков и юных девушек.

Увиденное больше не ужасало, её желудок успокоился. Ена перестала что-либо чувствовать, бездумно повторяя один и тот же набор действий: наклониться, нащупать нити, вытянуть, разрезать, подойти к следующему, и так по кругу.

Она старалась не думать, что произошло с её близкими. Погибли ли они? Лежат ли на таком же поле или встали мертвецами, как многие?

Девушка изредка замирала, чтобы размять ноющую поясницу. Останавливалась, чтобы запрокинуть голову и глотнуть воздуха ртом. Под дневным солнцем запах крови стал резче.

Ена то и дело поглядывала на Морану, которая работала без перерыва. Богиня не роптала, не ругалась и в целом почти не говорила. Морана упорно трудилась, пачкая руки в земле и крови. Сосредоточенный цепкий взгляд скользил среди мертвецов, выискивая тех, чьи нити нужно перерезать. Она явно не ощущала стоящей прохлады, одетая лишь в подпоясанный роскошный сарафан. Изысканный синий шёлк был густо расписан серебряной нитью. Но спустя долгие часы работы её наряд местами окрасился красными и бурыми кровавыми пятнами, рукава потемнели до локтей, но Морана не обращала внимания, работая без продыху, упрямее, чем любой виденный Еной слуга на княжеском дворе.

Богиня остановилась на закате, когда Ена рухнула на встреченный пень. Девушка тяжело дышала, ноги тряслись от усталости, пальцы едва сгибались и разгибались от холода. Она так вымоталась, что мысль посидеть в окружении мёртвых тел уже не казалась столь ужасающей. Страшили не они, а осознание, что пейзаж вокруг становится привычным.