– Привет. Мне «Джек Дэниэлз», безо льда.

– Хорошо. Видно, вы недавно в этом городе, – отметил бармен. Он положил книгу на барную стойку обложкой вверх и наполнил стакан.

– Здесь бывает снег?

Он улыбнулся и передал мне виски. Стакан был грязный, с жирным отпечатком пальца сбоку. Я пожал плечами, но все равно выпил. Я почти ничего не почувствовал.

– Это собачья шерсть? – спросил он.

– Можно и так сказать.

– Существует поверье, – начал бармен; его рыжие, как у лисы, волосы были зализаны назад, – что ликантроп вернется в свое настоящее обличье, если его поблагодарить или позвать по имени.

– Правда? Что ж, спасибо.

Бармен налил мне еще одну стопку, даже не спрашивая. Он был похож на Петера Лорре.[9] Впрочем, почти все жители Инсмута, включая мою хозяйку, походили на этого актера.

Я выпил виски и на этот раз почувствовал тепло внутри, как и должно было быть.

– Так говорят. Я не сказал, что сам верю в это.

– А во что вы верите?

– Нужно сжечь пояс.

– Что, простите?

– У ликантропов есть пояса из человеческой кожи. Они получают их во время первого превращения от своих адских покровителей. Нужно сжечь этот пояс.

Один из пожилых шахматистов повернулся ко мне. У него были большие слепые глаза навыкате.

– Если выпьешь дождевую воду из следа лапы волка, то в следующее полнолуние сам станешь волком, – сказал он. – Единственный способ излечиться – выследить волка, оставившего этот след, и отрезать ему голову ножом из чистого серебра.

– Из чистого серебра, да? – Я улыбнулся.

Лысый морщинистый мужчина, с которым он играл, покачал головой и прохрипел что-то грустное. Затем подвинул ферзя и прокряхтел что-то еще.

В Инсмуте полно таких людей.

Я заплатил за виски и оставил доллар чаевых на барной стойке. Бармен снова погрузился в чтение и не обратил на это внимания.

На улице пошел снег, и мне на волосы и ресницы стали ложиться крупные мокрые снежинки. Ненавижу снег. Ненавижу Новую Англию. Ненавижу Инсмут. Здесь негде уединиться – а если такое место и есть, то я его еще не нашел. Тем не менее из-за работы мне приходится переезжать с места на место чаще, чем хотелось бы. Из-за работы и еще кое-чего.

Я прошел пару кварталов по Марш-стрит, на которой, как и на большинстве улиц Инсмута, некрасиво сочетались постройки в стиле американской готики восемнадцатого века, невысокие здания из бурого песчаника конца девятнадцатого и сборные дома из серого кирпича конца двадцатого. Я добрался до уже закрытой закусочной, подающей жареную курицу, поднялся по каменным ступеням рядом с магазином и открыл ржавую металлическую дверь.

Через дорогу находилась винная лавка, а на втором этаже работал хиромант.

На металле кто-то нацарапал черным маркером: «Просто умри». Как будто это было так просто.

Лестница была из необработанного дерева. На опадающей штукатурке виднелись пятна. Комната, служившая мне офисом, располагалась наверху.

Я никогда не задерживаюсь надолго на одном месте, поэтому мне не приходится указывать свое имя золотыми буквами на стекле. Оно было от руки написано заглавными буквами на листке картона, прикнопленном к двери.

Я открыл дверь и вошел в офис.

Осмотрел свой кабинет. В моей голове пронеслись прилагательные «обветшалый», «мерзкий», «убогий» – но отступили, слишком слабые, чтобы его описать. Внутри было довольно невзрачно – письменный стол, офисное кресло, пустой шкаф, окно с потрясающим видом на винную лавку и пустой кабинет хироманта. Из магазина, что находился внизу, исходил запах старого топленого масла. Интересно, давно ли закусочную заколотили досками? Я представил, как в темноте на каждой поверхности подо мной копошатся черные тараканы.