– Где он сейчас?

– Ушел куда-то гулять. Удовлетворяет свой аппетит. Возможно, купается во внеземной силе. Его возможности широки и непредсказуемы. Может быть, он появится завтра. А может, через полгода. Время имеет для него все меньше значения. Время – это кольцо, а в храме Бельфегора оно сокращается, как мускул.

– Храм Бельфегора?

Уголки губ Батлера дернулись. Он ответил:

– Это келья в черной пещере. Отец Рубена наткнулся на нее, когда был миссионером. Эта полость существовала еще до того, как континенты разделились и наступил ледниковый период. Люди, построившие ее, давно превратились в прах. Я могу дать вам координаты, но покорно прошу подождать вашего врага здесь. Так будет безопаснее.

– Ничего плохо не случится, если я просто посмотрю, – возразил я.

– О нет, мистер Кёниг. Может случиться нечто гораздо худшее из того, что вы когда-либо сможете представить.

– Я все равно хочу знать.

Батлер, казалось, другого ответа и не ждал. С улыбкой садиста он нарисовал мне карту.

Пещера располагалась неподалеку от лагеря.

Многострадальный Хун Чан и его младший брат Ха, наслушавшись разглагольствований Батлера и получив американскую валюту, согласились меня сопровождать.

Полчаса мы пробирались сквозь кусты и ручьи, затем вверх по крутому пригорку, заросшему кустарником и заваленному опасными камнями. Невидимая издалека известняковая скала вертикально разделялась на две части, образуя узкий проход высотой с человека среднего роста. На языке жестов и ломаном английском братья Чан сообщили мне, что им лучше подождать моего возвращения на берегу реки, и ушли, бормоча что-то на своем языке.

Я присел у скал, чтобы охладить ноги перед долгим походом.

Ничего. Когда мне нечем было оправдывать свое промедление, я осторожно подошел к пещере – на случай если Хикс лежит в засаде, наставив ружье на склон. Тут же я заметил странные символы, нацарапанные на одном из валунов. Эрозия уничтожила почти все, оставив лишь наиболее глубокие отметины. Только для меня они мало что значили, хотя и не составляло труда представить, что они имели какое-то языческое значение. Кроме того, с нижних веток свисали целые скелеты мелких животных – птиц и белок. Десятки скелетов были разбросаны по всему склону, напоминая своим видом сломанные зубы.

Судя по моим часам и тусклому свету солнца из-за облаков, до темноты оставалось меньше двух часов. Надо подползти ближе, заглянуть туда и убежать обратно в шахтерский лагерь к ужину. Я ни в коем случае не собирался бродить по этой глуши в темноте, рискуя сломать ногу или еще что похуже. В глубине души я всегда был городским жителем.

Я поднимался с валуна на валун, останавливаясь, чтобы посмотреть, не появился ли кто-нибудь, в кого можно было всадить пулю. Когда я, весь вспотевший, добрался до вершины, мои нервы были натянуты, как скрипичные струны.

Из расщелины воняло испортившимся мясом и потрохами. Место этой бойни облепили опарыши. Мерзкий запах разъедал глаза, пробираясь глубоко в горло. Я повязал носовой платок, позаимствованный на ранчо «Пчела», как повязку, закрыв им рот и нос.

Ребенок? Я закрыл уши и не дышал, пока биение моего пульса не заполнило вселенную. Никакого ребенка. Ветер тихонько свистел сквозь гранитную расщелину.

Я дождался, пока прояснится зрение, и затем ступил вовнутрь с пистолетом наготове.

Так красиво.

Я

смотрю на клин темнеющего неба между соснами.

Мои щеки горят от соли. Я лежу на гальке в мелководном ручье. Я вцепился в свой тяжелый пистолет мертвой хваткой. Братья Чан едва различимо маячат вдали. Они бледные, как поганки. Их губы бесшумно двигаются. Они держат меня руками. Тащат меня куда-то.