По дороге обратно к выходу Уортроп обернулся к Кернсу и сказал, не в силах сдержать победоносную улыбку:

– Я же говорил.

– Это был бы самый логичный выбор, Пеллинор, – рассудительно сказал Кернс. – Меньше риск того, что за ним будут следить, далеко от посторонних взглядов, а если кто-то и увидит, то вряд ли спросит, что он здесь делает. По этой же причине он выбрал кладбище как место, где их можно держать.

– Я бывал здесь неоднократно, я заметил бы, – настаивал Уортроп.

– Ну, я сомневаюсь, что твой отец повесил бы над дверью в мавзолей табличку «Осторожно! Монстры!», – ответил Кернс с улыбкой.

Вдруг он остановился, и его взгляд впился в блестящую медную табличку, украшенную семейным гербом Уортропов, привинченную к каменной стене. К нижней части таблички была прикреплена витиеватая серебряная буква «У».

– А это что такое? – спросил он.

– Это семейный герб, – сухо ответил Уортроп.

Кернс похлопал себя по ноге и пробормотал:

– А где мой охотничий нож?

– Он у меня, сэр, – сказал я.

– Отлично, – воскликнул он, – окропленный кровью Антропофага. Я забыл! Спасибо, Уилл!

Он подцепил концом ножа одну сторону таблички, пытаясь отсоединить ее от стены. Когда не получилось, он попробовал с другой стороны. Уортроп потребовал сказать, что он делает; Кернс ничего не ответил. Он рассматривал табличку, хмурясь и поглаживая усы.

– Интересно… – Он протянул нож мне назад и положил ладонь на серебряное «У». Буква повернулась по часовой стрелке под его рукой и остановилась, перевернутая. Кернс удовлетворенно хохотнул.

– Ах ты хитрец, Алистер Уортроп. Теперь буква «У» превратилась в стрелочку! А стрелочка – это указатель. – Он мягко надавил на букву, и табличка откинулась с одной стороны, как дверца, обнаруживая в стене небольшое углубление, похожее на тайник. Внутри были часы, стрелки стояли, замерев, на цифре двенадцать.

– «Все чудесатее и чудесатее», – процитировал Кернс. Мы собрались вокруг него, заглядывая внутрь через его плечо. – Поставить часы не где-нибудь, а здесь! Какое дело мертвецам до времени?

– Какое дело? – эхом отозвался Морган.

Кернс протянул руку и дотронулся до минутной стрелки. Он склонился ухом к отверстию в стене и, прислушиваясь, перевел стрелку на пятнадцать минут первого. Затем хмыкнул и выпрямился, чтобы улыбнуться Моргану.

– Мертвецам нет дела до времени, констебль. И это – никакие не часы.

Он повернул часовую стрелку на 12, надавил руками на мрамор, расставил ноги для баланса и изо всей силы оттолкнулся от камня.

– Это же нелепо! – воскликнул Уортроп. – Мы теряем драгоценное вре…

– Нет, должно быть какое-то число, которое имело для него определенный смысл, – прервал Кернс, – не настоящее время суток. Какая-то дата, или номер псалма из Библии, или что-то из Евангелия. – Он пощелкал пальцами. – Ну, вспоминайте, какие-нибудь самые цитируемые слова!

– Псалом двадцать три, – предложил Малакки.

– Недостаточно часов, – возразил Морган.

– Может, военное время?

Кернс поставил часы на 8:23. На этот раз они вместе с Малакки, который, казалось, заразился возбуждением Кернса, надавили на часы, но огромная плита не шелохнулась.

– От Иоанна 3:16, – предположил Малакки.

Безрезультатно. Уортроп хмыкнул с отвращением.

– Пеллинор! – позвал Кернс. – В каком году родился твой отец?

Доктор отмахнулся от него. Кернс снова принялся вглядываться в часы, поглаживая усы.

– Возможно, год рождения Пеллинора?

– Или его жены, или его годовщина, или вообще любая комбинация, – раздраженно пропыхтел констебль. – Это безнадежно.

– Час ведьм, – раздался позади нас голос Уортропа. Я заметил печаль в его глазах – приятие неприемлемого, признание неизбежного. Сделанный вывод.