– Если ты хочешь поговорить, то время выбрано не самое удачное. Я после вчерашнего соображаю туго. И я не демонстрирую тебе ничего.

С этими словами выбирается из-под одеяла и направляется к шкафу, показывая мне при этом свои безупречные ягодицы в боксерах. Ага, совсем голым дефилировать пока не решается, а ведь я-то прекрасно знаю, что ему это ничего не стоит, никаких комплексов и стеснения раньше не наблюдалось.

Любуюсь. Любуюсь, пока он натягивает мягкие штаны и кремовую футболку с длинными красными рукавами «реглан», ещё больше подчёркивающими ширину его плеч. Любуюсь мышцами на спине, руках, ногах под смуглой кожей. Этот ли человек не мог подняться с постели всего несколько месяцев назад и ужасал меня своей худобой как из фильмов о нацистских концлагерях?

– Алекс…

– Да? – вопросительно смотрит на меня, развернувшись вполоборота.

– Мне кажется, тебе не стоит злоупотреблять алкоголем ещё хотя бы несколько месяцев. А ещё лучше вообще не пить, не курить, поменьше шататься по развлечениям, побольше отдыхать и набираться сил.

Он отворачивается, но по лёгкому движению мышц щеки я чётко вижу, что улыбается красивый Алекс неожиданно счастливому шкафу. Ну надо же, при таких-то толпах поклонниц дарить свои улыбки неодушевлённому предмету!

– Заботишься обо мне? – спрашивает голосом, похожим на топлёное молоко.

– Наиглупейший вопрос.

– Хорошо, не буду, – говорит. А что не буду – не ясно.

Выходя из каюты, слегка улыбаясь, добавляет:

– И я не таскаюсь по развлечениям.

И вот не знаю почему, но есть у меня какая-то предательская уверенность в том, что он говорит правду.

Phaeleh – Afterglow (feat. Soundmouse)

Снова раздеваюсь и лезу обратно в постель: ещё рано, чего даром в тесных джинсах живот мой толстый мучить? Ну, не такой уж он и толстый! Есть немного лишнего, конечно, совсем чуть-чуть, но Марку подавай, чтобы все прямо тощими моделями были! После вторых родов избавиться от живота полностью у меня не получилось, хотя, положа руку на сердце, я не очень-то и старалась, но теперь, видно, придётся. Надо же «соответствовать» хоть как-то, ну хоть в общих чертах.

Что это со мной? Вчера только собиралась билеты менять, а сейчас уже строю планы обольщения? И что, это из-за двух несчастных улыбок? Боже, как же низко я пала…

Уже начинаю дремать, укрывшись с головой одеялом, как дверь тихонько открывается, и Алекс, сосредоточенный, осторожно входит в каюту, держа в руках поднос, от которого по всей спальне тут же разливается аромат свежесваренного кофе.

Выползаю из-под одеяла на запах: на подносе, уже очутившемся посередине кровати, стоят две большие чашки с кофе и тарелка с горячей яичницей, тонкими колбасками и овощами, ещё пирожные и круассаны.

– Какая роскошь, – говорю. – А что повар ещё не уехал с этой яхты? Гарсонов вроде не видать.

– Уехал. Я сам это приготовил, – отвечает, довольный собой.

Неужели тот самый Алекс, в которого я когда-то влюбилась, возвращается? Заботливый, нежный, мягкий, трогательный и ласковый? Невольно я тоже расплываюсь в улыбке, и внутри меня становится тепло-тепло, как на солнышке примерно. Алекс, очевидно, это замечает, потому что когда я, сделав глоток кофе, поднимаю на него глаза, он улыбается ещё шире.

– Вкусно? – мягко спрашивает.

– Очень. А ты, оказывается, можешь ещё быть милым!

– Могу, – соглашается. Снова мягко. Так мягко, что у меня даже в животе щекотно.

– Почему не предупредил вчера, как одеваться?

– Не подумал. Прости.

– А зря не подумал. Меня дважды за официанта приняли, и я огорчилась. Сильно.