– Античность и готика бок о бок, – наконец произнесла она. – Лорд Фрэнсис – как шедевр из Ватикана, что-нибудь из более поздних работ. А мистер Гринау напоминает небольшую горгулью с крыши собора Парижской Богоматери. Две эпохи в искусстве: как ярко видна разница между ними. А в моем муже явно прослеживается нечто малайское. Истинно малайское, – повторила миссис Кравистер, пожимая мальчикам руки.

Дик покраснел до корней волос, зато апатично-надменный Фрэнсис и бровью не повел. Дик исподтишка взглянул на него и почувствовал новый прилив восхищения.

Компания собралась, и миссис Кравистер, обведя взглядом присутствующих, возвестила:

– Мистера Копторн-Слезинджера ждать не будем. – И царственно выплыла из комнаты.

К этому подчиненному своего супруга миссис Кравистер питала особенную неприязнь, которую выказывала при любой возможности. В случае, когда любая хозяйка сказала бы: «Прошу всех к столу», миссис Кравистер предпочла иную формулировку: «Мистера Копторн-Слезинджера ждать не будем». Человек, незнакомый с характером миссис Кравистер, войдя в столовую, с изумлением увидел бы, что все места заняты, и обед прекрасно проходит без единого упоминания о мистере Копторне. Кстати, на обеде мистер Копторн так и не появился – по той простой причине, что его не позвали.

Обед начался в обстановке легкой нервозности и смущения. На одном конце стола директор рассказывал забавные случаи из жизни колледжа шестидесятых годов, над которыми лихорадочно-принужденно смеялись сидящие рядом ученики. На другой стороне Генри Кравистер, все еще развивавший тему эсхатологии, цитировал Сидония Аполлинария[11] и Коммодиана де Газа[12].

Закончив долгую беседу с дворецким, миссис Кравистер внезапно повернулась к Дику со следующей репликой:

– Так значит, вы страстный любитель кошек! – заявила она так, словно битый час обсуждала с Диком эту тему.

У юноши хватило присутствия духа ответить, что ему действительно нравятся кошки. Все, за исключением мэнских: ведь у них нет хвоста.

– Нет хвоста, – повторила миссис Кравистер. – Как у людей. Надо же, очень символично!

Фрэнсис Кварлс сидел напротив Дика, так что последний мог вдоволь насмотреться на своего кумира. Все движения Фрэнсиса, вплоть до его манеры есть суп, были совершенны. В голове у Дика забрезжили первые строки очередного поэтического опуса. Хватит ли у него мастерства превратить их в сонет?

Все брошу к мраморным твоим стопам —
И сердца пыл, и молодость мою!
И что-то там такое трам-пам-пам
Я вечный гимн любви тебе пою!

Миссис Кравистер, которая последние несколько минут сидела, откинувшись на спинку кресла с видом усталой отрешенности, внезапно очнулась и произнесла куда-то в воздух:

– Ах, как я завидую мудрому спокойствию китайских династий.

– Каких именно династий? – вежливо уточнила молодежь.

– Любых династий, чем древнее, тем лучше. Генри, – обратилась она к сыну, – назови нам основные китайские династии.

И Генри послушно зачитал краткую лекцию о политической истории, искусстве и письменности стран Дальнего Востока. Директор продолжал предаваться воспоминаниям. Вскоре разговор иссяк, за столом воцарилось молчание. Юноши, которые только-только начали осваиваться, с болезненным смущением стали прислушиваться к издаваемым ими во время еды звукам.

Ситуацию спасла хозяйка дома.

– Лорд Фрэнсис – большой знаток птиц, – произнесла миссис Кравистер хорошо поставленным голосом. – Возможно, он поведает нам, почему ворона, к великому несчастью, выбирает себе одного-единственного спутника на всю жизнь?