Убедив себя таким нехитрым образом и поселив в сердце подобие надежды, я успокоился и снова погрузился в полудрему.

Логическое заключение оказалось правильным: спустя некоторое время мое терпеливое ожидание было вознаграждено. Послышались мягкие неторопливые шаги, потянуло ароматным дымком. Чья-то рука откинула завесу у входа, и в ярком проеме возникла фигура, которую я сначала (по одежде) принял за женскую.

Прикрыв глаза, я наблюдал сквозь ресницы. Когда дневной свет растворился и глаза вновь приноровились к полумраку, мне удалось разглядеть черное монашеское одеяние, бороду с проседью и длинные волосы, выбивавшиеся из-под скуфьи. Ко мне приближался монах, и тайна разбудившего меня дыма была мгновенно раскрыта – это был тлевший в кадильнице ладан. Вот почему запах показался мне знакомым: я, кажется, уже вдыхал этот аромат, но не помню, где и когда. Похоже, давным-давно, в незапамятные времена…

Прекратив изводить себя бесполезными попытками что-то вспомнить, я продолжил наблюдать за вошедшим старцем. Он поставил у двери принесенную с собой корзину, перекрестился на икону, помахал кадилом, окуривая помещение, и направился ко мне. Затаив дыхание, я зажмурился. По доносившимся звукам было понятно, что монах поднял и снова поставил чашу, из которой я пил. Затем теплая сухая ладонь легла мне на лоб.

Внезапно старец рассмеялся и произнес что-то на незнакомом языке. Я не понял ни слова, но смысл сказанного был предельно ясен: «Перестань притворяться». Мой обманный маневр был раскрыт. Тогда я открыл глаза и постарался изобразить улыбку. В ответ он осенил меня крестным знамением. Но с дальнейшим общением дело обстояло хуже: нас одолевала масса вопросов друг к другу, и мы в стремительном ритме их выложили – каждый на своем языке. Перебивая один другого, помогая себе жестами, но абсолютно ничего не понимая…

Монах оказался мудрее: замолчал, положил ладонь мне на губы, призывая остановиться. Приложив палец к своей груди, он произнес:

– Амвросий.

Затем его палец приблизился к моей груди, а в глазах появились вопрошающие нотки. Разведя руки в стороны и коснувшись собственного лба, я сокрушенно помотал головой.

Он понимающе кивнул.

Сходил за оставленной у входа корзиной и жестами предложил мне еду. Я отказался от пищи, но пару глотков из чаши все-таки сделал…

Старец внимательно наблюдал за мной. Я в свою очередь искоса посматривал на него, пытаясь понять, какой он человек. На меня были устремлены живые и в то же время спокойные черные глаза, доброжелательные, но без тени улыбки. Высокий смуглый лоб избороздили глубокие морщины. Длинные полуседые волосы слегка курчавились на концах, но я не решился бы определить возраст этого человека. Тем временем, выждав, пока я утолю жажду, он снова неторопливо заговорил, указывая на предметы и несколько раз повторяя их названия.

Вскоре я усвоил, как на его языке будет «вода», «сухарь», «сыр»; уяснил, как можно договориться о еде, питье и прочих неотложных естественных надобностях. Первый урок с Амвросием несказанно меня утомил, и монах это заметил. Он прекратил нашу беседу и легким движением руки прикрыл мне глаза. Затем произнес короткое слово, которое я истолковал, как указание спать, и неспешно удалился.

Мое ослабленное тело жаждало сна, а мозг, взбудораженный всем произошедшим, решительно протестовал. Встреча с монахом не предоставила ответов ни на один насущный вопрос и ничего не прояснила.

Однако питье в чаше не только утоляло жажду, но и обладало неким успокаивающим эффектом: вскоре я провалился в живительную пучину сновидений…