Я исподволь пытался рассмотреть их, не привлекая к себе внимания. Особенно занимал меня младший: лет около тридцати, поредевшие белокурые волосы, слегка курчавясь, обрамляли лицо. Судя по одежде, по массивному перстню на пальце, был он не из бедных. Видимых признаков тяжкой болезни заметно не было, а легкая отечность на лице объяснялась недавним пробуждением ото сна. К духовенству, как его спутник, он явно не принадлежал. Однако что-то же привело его в монастырь!

Да и его рассеянная отстраненность говорила об угнетенности и озабоченности.

Пожилой священник помолился, закончив трапезу. Его спутник, погруженный в молчаливое равнодушие, отодвинул от себя тарелку и поднял глаза. Мы встретились взглядами, и я внезапно прочел в его глазах неподдельный живой интерес.

Он привстал и потянулся ко мне через стол:

– Горин? – неуверенно спросил он, протягивая мне руку. – Данила Горин? Ты как здесь? Ведь я не ошибаюсь?

Я смотрел на него, не в силах вымолвить ни слова.

– Ты не узнаешь меня? Я Сергей, Серега Зятьков. Мы же с тобой в училище на одном курсе были. Вспомнил?

Что мог я ему ответить?

Что не знаю никакого Зятькова?

Что ничего не помню про училище?

Выручил меня отец Мисаил, вошедший в трапезную и ставший невольным свидетелем разыгравшейся сцены.

– Ты, часом, не ошибся, парень? – ласково спросил он. – Может, наш Антропос только похож на твоего… как там его? Горина?

– Да какое ошибся! – Все былое безразличие с Зятькова сдуло словно ветром. – Какое там ошибся! Какой еще Антропос? Ведь это же Горин, Данила Горин! Да посмотрите, – он схватил меня за руку, – видите? У него ногтя на среднем пальце нет. Мы на практике на паруснике ходили. Ему тогда этот ноготь шкотовой лебедкой сорвало нечаянно, когда был аврал. Кровь прямо так и капала… Помнишь, Данька?

Конец ознакомительного фрагмента.