– Вот тебя и обошли, вернее – обскакали! – сказал Тьерре Флавьену. – Дютертр, по-видимому, встает раньше тебя, и его учтивость опередила твою!

– Я в долгу не останусь.

– Каким же образом?

– А вот это ты мне подскажешь, ведь идеи – это по твоей части.

– Пожалуйста, одна уже пришла мне в голову: отправь к нему Сезара и Жерве в огромном сосуде с винным спиртом, быть может, у него есть музей древностей.

Жерве скорчил гримасу, которая должна была изобразить улыбку; но в ней было больше презрения, чем восхищения остроумием Тьерре.

– Нет, это испугает дам, – ответил Флавьен. – А если я пошлю к ним тебя?

– В спирту?

Груму, который придерживал лошадей и, казалось, ничего не слышал, их разговор понравился, и он засмеялся, расплывшись до ушей.

– Это грум мадемуазель Эвелины, – сказал Тьерре Флавьену. – Без юной львицы и тут не обошлось – ведь это она уступает тебе часть своего зверинца.

– Как тебя зовут? – спросил грума Флавьен.

– Креж, господин граф, – уверенно ответил тот.

– Это местное имя?

– Нет, сударь, это прозвище, которое мне дала госпожа.

– Прозвище? Креж! Не понимаю, – сказал Тьерре.

– Когда госпожа Эвелина повысила мне жалованье, я сказал ей: «Спасибо, сударыня, теперь я богат, как Креж». С того дня госпожа только так меня и называет, и все к этому привыкли.

– Отлично, – молвил Флавьен, – вы мне кажетесь весьма остроумным, господин Крез. Так вот: я дам вам пять луидоров, если вы припомните, нет ли чего-нибудь такого, что нравится дамам Пюи-Вердона в моем доме или моем поместье, кроме самого поместья?

Грум, морванский крестьянин, упрямый и решительный, вовсе, видимо, не был ошарашен и не растерялся. Он помолчал, а потом заявил:

– В прошлом месяце наши дамы приходили сюда погулять. Они побыли в саду, затем отдыхали в доме. Послушайте, папаша Жерве, ручаюсь, вы небось не заметили, на что они обратили внимание, хоть и были при этом!

– Ни на что они не обратили внимания! – живо воскликнула Манетта – она прибежала и вмешалась в разговор, боясь, как бы порыв галантности хозяина не лишил ее Мон-Ревеш какого-либо предмета старомодной роскоши. – Чего, по-вашему, могли бы тут пожелать эти дамы, такие богатые, у которых столько прекрасных вещей? А у нас тут одно старье, все давно вышло из моды.

– Именно поэтому, – сказал Тьерре. – Ну, Крез, у вас, я вижу, острый взгляд, и вы наверняка что-то знаете. Говорите!

– Господи, это так просто! В гостиной Мон-Ревеша что-то есть, сам-то я не видал, потому как держал лошадей, пока дамы были в доме; не знаю, как эта вещь зовется, но когда мы возвращались, они про нее говорили, про эту вещь, только я не припомню что, и теперь мне все хочется увидеть ее. Вот так, сударь.

– И все? – спросил Флавьен. – Твоя идея гроша ломаного не стоит, а ты преподносишь ее так, будто ей цена не меньше ста франков. В моей гостиной, вероятно, есть множество всяких вещей. Мы заходили туда, Тьерре?

– По-моему, нет, но пора раскрыть эту тайну. Пойдем, Крез…

– Креж, сударь.

– Это одно и то же. Пойдемте. Жерве, придержите-ка лошадей. Ваша идея, Крез, поднялась в цене. Теперь она стоит двадцать франков.

– Туда вы так просто не войдете, – буркнула Манетта. – Ключи у меня.

– Давайте их сюда, – приказал Флавьен.

Манетта выказала явное недовольство, но все же, выбрав в своей связке большой ключ, прошла вперед и открыла находившуюся в углу, со стороны двора, изъеденную жучком дверь, к которой вели две ступеньки.

– А ты знаешь, твой замок Мон-Ревеш в солнечную погоду выглядит совершенно прелестно, – сказал Тьерре Флавьену, останавливая его на ступеньках, пока Манетта открывала в гостиной ставни.