Конец августа 2004 года. Большая машина, и человек, при взгляде на которого и при мысли о котором все во мне идет кувырком, сидит за рулем. На мне оранжевая футболка с принтом крыльями, оранжевые брюки, и ногти на ногах накрашены оранжевым. Я сижу по-турецки, несу какую-то чушь, чтоб не сказать лишнего, а он держит меня за палец на ноге, и тут понимаю, что мы уехали значительно (километров так на сто) дальше от того места, куда собирались. «А мы куда?» – спрашиваю. «Да на море. Ты же хотела на море. Крым или Одесса?» – «Крым», – ошалело говорю я. А до Крыма километров семьсот-восемьсот, и мы едем всю ночь, а потом еще купаемся и загораем полтора суток, и сидим ночью в креслах на берегу, и фотоохотимся на чаек, и едим мороженое и арбуз, и спим в обнимку, и гоняемся друг за другом, и я все время так невероятно счастлива, что никакие слова этого не передадут.

1992 год, конец сентября – начало октября. Я учусь во втором классе. Сегодня у нас в школе отключили холодную воду, поэтому всех учеников распустили по домам, и мы с моей школьной приятельницей Иркой бросаем портфели дома и приходим играть в мой двор. Подгребаем к железной горке кучу листьев и скатываемся в них. Валяемся, кувыркаемся в этих листьях, кидаемся ими друг в дружку.

Постепенно темнеет, и мама зовет домой. На прощание меняемся с Иркой новогодними открытками, и мне достается шикарная, с зеленой окантовкой и позитивным Дедом Морозом. А дома на кухне мама сидит со своей знакомой, а на ужин овощное рагу.

Интересно, что Ирка так и не стала моей лучшей подружкой, и в жизни было немало более насыщенных и интересных дней, но именно при воспоминании об этом дне в душе поднимается ощущение спокойствия, радости, безопасности, тепла и безграничного счастья.

31 декабря. Мне тринадцать лет. Даже в такой день – а тем более в такой день! – пропускать тренировки на конюшне просто кощунственно.

Нас семеро – и лошадей семеро: как раз поместимся в одну смену. Но в последний момент мне звонит папа и говорит, что надо съездить в деревню, поздравить прабабушку. Чувствую себя бессердечной, но реву и все равно умоляю: можно как-нибудь – без меня? Нельзя. Меня успокаивают: приедешь позже, оставим тебе твою любимую лошадь.

Червонка маленькая, толстенькая – потому что жеребая, на нее даже седло не надевают, серая в яблоках. Ресницы длинные, серые. Очень спокойная, но очень вредная.

Мы с ней на манеже одни, после тренировки. Тренер ушел в конюшню греться, мы отшагиваемся, сегодня ночью начинается Новый год, тут тихо и снег падает огромными хлопьями, я ложусь на спину лошади и всем телом чувствую ее движение. Я плачу, потому что я совершенно счастлива.

Сейчас на дворе 1980 год. Все только и говорят об Олимпиаде. Мне около пяти лет. Я живу в коммуналке вместе со своим старшим братом Серегой и родителями в Нижнем Новгороде (тогда еще Горький), на улице Бекетова. Я ничего не помню из детства, кроме того, что у нас рядом с домом есть гаражи, на которых и за которыми мы играли. Это была территория детских приключений. И вот мой момент счастья: я стою, и передо мной новый велосипед-«бабочка», красного цвета. У него переднее крыло, как на немецких мотоциклах, и такой номер на крыле пластмассовый. Я стою, готовый поехать на этой своей «бабочке», она на надежных толстых шинках. Мало что могло потом сравниться с тем счастьем.

Сейчас 1 мая 2003 года. Только что зародилась наша пара с моим любимым человеком.

Я у него дома в гостях. Немного замерзла, и он укутал меня пледом. Мы стоим на кухне, он заваривает чай. Иногда заглядывает мне в глаза, как бы спрашивая: «Не сон ли это?» А я улыбаюсь, потому что теперь точно знаю, что люблю его.