– Ты видел, как я пил, яда нет. Давай выпей. Желай я причинить тебе вред, нашел бы способ попроще.

Трэлл вытаращился, услышав беглую английскую речь. Он взял посудину и от души приложился.

– Кому ты платишь оброк?

Собеседник допил и лишь тогда произнес:

– Тану Эдноту, он погиб в бою. Король Элла выделил ему много земли. Остальное принадлежит черным монахам.

– А на Михайлов день платил? Если нет, то надеюсь, что ты припрятал деньги. Монахи сурово обходятся с неплательщиками.

Лицо собеседника исказилось от страха при словах о монашьем возмездии.

– Коли ты носишь ошейник, то знаешь, как поступают монахи с беглыми. Хунд, покажи ему шею.

Хунд молча снял амулет Идун и отвел ворот рубахи, продемонстрировав рубцы и мозоли от многолетнего ношения ошейника.

– Здесь были беглые – кто-нибудь рассказал тебе про эту вещь? – Шеф качнул амулет и вернул его Хунду. – Или про эти? – Он указал на Торвина, Вестмунда, Фармана и других жрецов, столпившихся рядом. Повинуясь знаку, они безмолвно показали свои. – Если да, то тебе говорили, наверное, что таким людям можно доверять.

Раб потупился, трепеща:

– Я добрый христианин. Я ничего не знаю о языческих поделках…

– Я говорю о доверии, а не о христианах с язычниками.

– Вы, викинги, берете себе рабов, а не даете им волю.

Шеф подался вперед и постучал по железному ошейнику:

– Тебе его не викинги надели. Да я и вовсе англичанин, разве не слышно? Теперь слушай внимательно. Я отпущу тебя. Передай тем, что прячутся в ночи, чтобы больше не нападали, поскольку мы им не враги. Враги остались в Йорке. Если нас пропустят, то никто не пострадает. Потом скажи своим друзьям об этом знамени.

Шеф указал на горстку походных шлюх, растянувших в дымной, душной горнице огромный стяг, который они с небывалым усердием вышивали. Там, на красном шелку, взятом из обоза с награбленным добром, красовался двуглавый кузнечный молот, вытканный белым и простеганный серебром.

– Та армия, которую мы бросили, идет под стягом черного ворона, птицы-падальщика. А крест христиан напоминает мне о муках и смерти. Наш молот – знак творцов. Передай это своим. А сейчас я докажу пользу молота для тебя лично. Мы снимем ошейник.

Раб трясся от страха.

– Нет, монахи вернутся и…

– Предадут тебя таким лютым пыткам, что содрогнутся небеса. Ну так запомни и скажи остальным. Мы, язычники, предложили тебе свободу, но страх перед христианами оставил тебя рабом. Теперь ступай.

– Я лишь об одном осмелюсь спросить… Не убивай меня за такие слова, но… твои люди опустошают наши закрома, отбирают припасы на зиму. В брюхе у нас будет пусто, и дети перемрут до весны…

Шеф вздохнул. Сейчас ему придется нелегко.

– Бранд! Заплати трэллу. Дай ему что-нибудь. И смотри, серебром, а не хламом от архиепископа.

– Да чтобы я – и заплатил ему?! Это он должен мне платить! Где вергельд за наши потери? И с каких это пор армия платит за продовольствие?

– Армии больше нет. И он не должен тебе вергельд. Это ты пришел на его землю. Заплати ему. Я не дам тебе разориться.

Невнятно ругаясь, Бранд развязал кошель и отсчитал шесть серебряных уэссекских пенни.

Раб едва верил в происходящее и пялился на блестящие монеты, как будто в жизни не видывал таких денег; возможно, и впрямь не видывал.

– Я расскажу! – произнес он, почти прокричал. – И о знамени тоже.

– Если сделаешь и ночью вернешься, я дам еще столько же – тебе одному, не на всех.

Бранд, Торвин и остальные с неодобрением взглянули на Шефа, когда раб вышел с эскортом, который должен был провести его за сторожевые костры.

– Не видать тебе больше ни денег, ни раба, – сказал Бранд.