И вот небольшое, но трогательное заключение: после того как коронер вынес вердикт, родственники юного слуги забрали его тело и похоронили в другом месте. Марров погребли в южном конце кладбища и над могилой поставили высокий надгробный камень:

Таким образом, в течение недели после убийства Марров не случилось ничего, кроме их похорон. Вапинг нисколько не изменился. Убийцы по-прежнему разгуливали на свободе. Огромные корабли все так же ставили паруса и выходили в плавание из замечательного нового лондонского дока. Наступал прилив, горизонты раздвигались до бесконечности, и все помыслы безразличных к местным слухам моряков были в бескрайнем мире. И у склонных к поэзии лондонских магистратов на той неделе появилась возможность выйти за пределы знакомых берегов. Утомленные допросами португальцев и ирландцев, окруженные идиотами и пьяницами и, не исключено, корпевшие над эпитафией на могилу Марров (ах, как хочется пофантазировать и предположить, что эти вирши вышли из-под пера Пая), они имели возможность посетить лекции, которые на Флит-стрит прочитал истинный поэт. В последующую за убийствами неделю Кольридж, изнывающий от всепобеждающей власти опиума, прочитал несколько лекций о пьесах Шекспира. Все это время газета «Лондон кроникл» сообщала об этих выступлениях, подверстав текст в колонку, которая так не вязалась со всем, что было напечатано рядом. Один заголовок кричал: «Убийство семьи Марров», а другой сообщал: «Лекции мистера Кольриджа». Читатель, потрясенный сообщением о выбитых мозгах и пролитой крови, мог обратиться к более спокойной и вечной теме. «Шекспировские чтения, – писала газета, – быстро приобретают у публики популярность, а поэт-лектор обладает необходимым даром, чтобы вызвать восхищение у тех, кого, как мы понимаем, особенно хочет порадовать – прекрасный пол».

В понедельник волнения возобновились – в суд Шэдуэлла в почтовом дилижансе привезли Томаса Найта. Ему повторили, в чем его подозревают. В субботу две недели назад он вернулся домой заметно удрученный. Снял блузу, а затем принялся ее отмывать и сушить у огня. Пятна на блузе очень напоминали кровь. На следующее утро Найт рано покинул комнату, которую снимал, не сказав хозяйке, куда направляется.

Задержанный отрицал все, кроме последнего, и изложил вполне связную историю, от которой ни разу не отступил. Заявил, что родился и вырос в Портсмуте, приехал в Лондон примерно шесть недель назад и все это время работал трепальщиком льна в компании господ Симов, где изготавливались канаты. Но в субботу две недели назад решил отправиться в Портсмут, где его жена жила со своим отцом. Она уже некоторое время болела, ее надо было привезти в город. В субботу вечером Томас пошел в паб «Королевский герб», который содержит мистер Эдвардс, где собирался получить жалованье за неделю, составлявшее двенадцать шиллингов. Он оставался у Эдвардса до одиннадцати часов и выпивал со своим товарищем по работе. Затем пошел домой и вскоре лег в кровать. Найт отрицал, что стирал блузу и вообще снимал ее до того, как отправился спать. Задержанный совершенно не был удручен, наоборот, пребывал после выпивки в добром расположении духа и шутил с хозяйкой, которая журила его за то, что он, пользуясь отсутствием жены, пускается в поздние загулы. На следующее утро он поднялся примерно в половине восьмого, пошел к мастеру Симов мистеру Додсу, сказал, что уезжает в Портсмут за женой, и попросил присмотреть за его инструментами, пока будет в отъезде. Потом заглянул в «Королевский герб» в надежде, что ему вернут полтора шиллинга, которые ему был должен Эдвардс, и недолго оставался там с товарищами. С час прогуливался по Шэдуэллу, встретил отца и сына Квиннов и зашел с ними в винный погребок выпить джина. Провел с ними время до десяти утра воскресенья, затем отправился в Портсмут. Из всего пути ехал только двенадцать миль и в Портсмут добрался лишь к вечеру в понедельник. Оставался с женой и ребенком в Госпорте до четверга, затем вся семья отправилась в Лондон. Вечером в четверг они прибыли в Питс-Филд, где переночевали. А на следующий день в Годалминге к нему подошли двое полицейских и предъявили обвинения, каковые он отверг и поклялся Господом, что невинен, как новорожденный младенец. Причина же, по которой не сообщил хозяйке дома, что уезжает в Портсмут, была проста: задолжал ей три шиллинга. Имея всего двенадцать шиллингов, Найт опасался, что хозяйка, если узнает, что он уезжает, станет настаивать, чтобы вернул долг.