– Как у нас дела?

Тот оттер тощим плечом Шелковникова и, шагнув в купе, протянул Квашнину тоненькую папку. Тот с безразличным видом взял ее, вздохнул и посмотрел на дверь. Шелковников с Мартиным посторонились, и Квашнин в два шага очутился у окна. Роста он был огромного. Теперь директор банка и его зам оказались в купе, а Квашнин уставился на раскинувшийся за окном разлапистый Чацкий вокзал, похожий на беспородную дворнягу. Осыпавшаяся местами штукатурка, словно выстриженная лишаем шерсть, слезящиеся глаза окон с бельмами грязи и покорность судьбе. И вдруг в полусонном взгляде Квашнина впервые появился интерес.

Мартин принялся на память бубнить цифры, которые были в папке.

– Кто эта девочка? – внезапно прервал его Квашнин.

Шелковников сунулся к окну и с явным облегчением от того, что может ответить на заданный вопрос, потому что он не касается банковских дел, сказал:

– А, это Нина Зиненко, дочь нашего старшего экономиста.

– Хорошенькая.

Мартин опять забубнил, Шелковников незаметно вытер выступивший на лбу пот. Квашнин, не отрываясь, смотрел в окно.

– Как говоришь, ее зовут? Нина? – опять перебил он Мартина.

– Да, – кивнул Шелковников. – Вечером будет банкет, и она…

– Тоже будет там? – живо обернулся к нему Квашнин.

Он словно проснулся.

– Поскольку ее отец и сестра работают в нашем банке… – Шелковников замялся, подбирая слова. Надо же, чтобы все выглядело пристойно, а не как сводничество. – К тому же Нина – Мисс Чацк.

– Как-как?! Мисс Чацк?! – Квашнин гулко расхохотался. – Ладно, идем, – сказал он, вытерев выступившие от смеха слезы, и сунул папку с отчетом, которую так и не открыл, Шелковникову. Мартин посмотрел на директора банка с усмешкой: а я что говорил?

Народ, стоящий на перроне, замер, увидев появившуюся в дверях вагона слоновью тушу. Никто не видел Квашнина воочию и даже не представлял себе, что он так огромен. Возникла пауза, во время которой к подножке, по которой медленно, подолгу задерживаясь на каждой ступеньке, начал спускаться на перрон Квашнин, подскочил маленький юркий человечек. Он был похож на крысу, и рядом с гигантом Квашниным казался незаметным. Тем не менее, Квашнин сначала посмотрел на него, и, уловив какой-то им одним понятный знак, ступил, наконец, на перрон.

Взгляд его снова сделался сонным. Он смотрел на толпу собравшихся ради него людей, и, казалось, никого не замечал. Равнодушно ответил на приветствия, одним кивком, общим для всех, и сморщился, глядя на выщерблены в асфальте. Весной дороги в Чацке, и вообще, весь переживший зиму асфальт оставляли желать лучшего.

– Дыра, – вздохнул Квашнин и направился к выходу, у которого его ждал «Майбах» с персональным водителем.

Народ почтительно расступился. Квашнин шествовал по Чацкому вокзалу, как идол, не меняя выражения лица, которое словно застыло в презрительной гримасе. Бобров заметил качнувшуюся вперед Нину и ее огромные глаза. Ужас, смешанный с благоговением. Ведь по перрону нищего провинциального Чацка шел долларовый мультимиллионер! Владелец особняка в Барвихе и яхты в Венеции! Но он был так уродлив с этими своими веснушками, толстой шеей и огромным животом. Чудовище, у которого в кармане лежали ключи от Нининого рая, и которое, увы, так и не превратится в прекрасного принца, сколько его не целуй. К тому же Василий Дмитриевич выглядел на свой возраст, а было ему за пятьдесят. Нина, которой недавно исполнилось двадцать, и которая берегла себя, как она думала, для Боброва, невольно пришла в ужас от одной только мысли, что это чудовище приблизится к ней. Но назад дороги не было.