– Ты только посмотри. – Брандт остановился, вытянув руку вперед.

Кристиан проследил взглядом за его рукой. На подсвеченной луной каменной стене церкви белело четырехзначное, выведенное мелом число «1918». Кристиан тряхнул головой. Он понимал, что это число имеет какое-то значение, только не мог сообразить, какое именно.

– Тысяча девятьсот восемнадцатый, – произнес Брандт. – Они знают, чем все закончится. Французы знают.

Кристиан вновь посмотрел на стену. На него внезапно навалились тоска и усталость. Еще бы, он на ногах с четырех утра, а день выдался очень уж утомительный. Тяжело ступая, он подошел к стене и медленно, методично начал стирать рукавом нарисованные мелом цифры.

В доме сейчас главенствовало радио. И пусть ярко светило июньское солнце, свежая зелень покрывала холмы Пенсильвании, а из маленького радиоприемника, прорываясь сквозь помехи, доносились одни и те же новости, Майкл практически не выходил из гостиной, оклеенной обоями и обставленной мебелью в колониальном стиле. Вокруг его кресла валялись газеты. Время от времени Лаура заглядывала в гостиную, с громким мученическим вздохом наклонялась, подбирала их и складывала в аккуратную стопку. Но Майкл не замечал ее усилий. Прильнув к радиоприемнику, он крутил ручки настройки, вслушиваясь в сочные, обволакивающие, напыщенные голоса дикторов, которые повторяли как заведенные: «Покупайте «Лайф-бой», средство, избавляющее от неприятного запаха»; «Две чайные ложки на стакан воды до завтрака – и вам гарантировано опорожнение кишечника»; «Ходят слухи, что Париж сдадут без боя. Немецкое верховное командование не дает никакой информации о местонахождении наступающих ударных колонн. Сопротивление французов слабеет с каждым часом».

– Мы обещали Тони, что поиграем сегодня в бадминтон, – стоя в дверях, кротким голосом напомнила Лаура.

Майкл еще ближе придвинулся к радиоприемнику.

– Майкл! – В голосе Лауры появился металл.

– Да? – Он не обернулся.

– Бадминтон. Тони.

– И что? – Майкл от напряжения сморщил лоб, пытаясь одновременно слушать и Лауру, и диктора.

– Сетка не натянута.

– Натяну позже.

– Когда позже?

– Ради Бога, Лаура! – рявкнул Майкл. – Я же сказал – позже!

– Мне надоело слушать о том, что ты это сделаешь позже! – На глазах Лауры выступили слезы.

– Хватит меня доставать!

– Не кричи на меня! – Слезы покатились по щекам Лауры, и Майкла охватила жалость к жене. Покидая город, они надеялись, пусть разговора об этом и не было, использовать эту поездку, чтобы наладить прежние отношения, попытаться вернуть дружбу и любовь, которые они утратили за годы, прошедшие с их женитьбы. Контракт Лауры в Голливуде истек, киностудия решила не продлевать его, поэтому работы у Лауры не было. Она старалась держаться уверенно, излучала веселье и не жаловалась, но Майкл знал, что Лаура глубоко уязвлена и очень переживает случившееся. Он дал себе слово использовать этот месяц, который они решили провести в загородном доме приятеля, для того, чтобы успокоить жену и помочь ей вернуть уверенность в себе. Они прожили здесь только неделю, но какой ужасной оказалась эта неделя. Майкл целыми днями слушал радио и не мог спать по ночам. Он мерил шагами гостиную, читал газеты или погружался в глубокое раздумье. Глаза его покраснели от бессонницы, он забывал бриться, не помогал Лауре поддерживать порядок в уютном домике, предоставленном в их полное распоряжение.

– Прости меня, дорогая. – Майкл подошел к жене, обнял ее и поцеловал.

Она улыбнулась, хотя слезы продолжали катиться по щекам.