Сюзетта заранее решила приложить все усилия и оградить Алекса от правды, если дело не заладится. До исключения дочери из первого детского сада он никогда не отгораживался от всех и не впадал в депрессию, а в таком состоянии она с ним долго справляться не могла.

Когда Сюзетта забирала дочь в первый день, воспитательница заметила: «Она, может, и тихая, но совсем не робкая, настоящий маленький вулкан». Конец уже можно было предвидеть. На пятый день молодая женщина, в беспокойстве заламывая длинные пальцы, сообщила, что Ханна им не подходит. Она без конца ломала на мелкие кусочки все карандаши. И, что еще хуже, любила вылавливать из аквариума золотых рыбок. Ее несколько раз на этом ловили, до тех пор пока наконец не обнаружили всех их дохлыми среди коллекции пластмассовых игрушек сходного размера. На восьмой день Сюзетту вызвали в детский сад, после того как Ханна сделала вид, что потеряла сознание от голода. Первым делом ее спросили, не страдает ли Ханна СГДВ[11]; потом усомнились в способности Сюзетты воспитывать детей.

Следующего вызова она ждать не стала, забрала Ханну из сада и рассказала Алексу правду лишь отчасти: дочка не умеет говорить, поэтому среди незнакомых людей впадает во фрустрацию. А потом предложила заниматься с ней дома. Девочка уже умела читать и производить простые арифметические действия. Алекс воспринял эту идею с энтузиазмом и обнял ее.

То, что сейчас ему в голову пришла мысль о «Саннибридже», означало, что он начал осознавать весь масштаб проблемы. Идея записать дочь на прием к психологу не показалась ему оскорбительной, хотя она этого боялась. Может, получив заказ на строительство в деловом центре города, он преследовал более эгоистичные цели и хотел, чтобы у Сюзетты высвободилось время на него. Или проникся ее страхом перед гниющими кишками и экскрементами в специальном мешке. Она не всегда могла сказать, что им двигало: интересы других – ее или дочери – или же его собственные. Но, возможно, учебное заведение, в котором упор больше делается на игру, станет для Ханны приятным развлечением.

– Уже апрель, в этом году слишком поздно, – сказала она, возвращаясь к действительности и выливая в бокал остатки вина, – но я узнаю, примут ли ее во второй класс.

– Конечно, примут. – Он безгранично верил в дочь. – Для своего возраста она так много знает, они наверняка разглядят в ней молчаливого гения.

Он улыбнулся, и вокруг его глаз появились тонкие морщинки.

– Я запишусь на прием.

Алекс наклонился к ней и поцеловал.

– Я уверен: врач, новая школа – это сработает. Может, к осени она даже заговорит, и тогда у нас появится возможность выбирать из многих школ.

Неужели он в это действительно верил?

Алекс встал и потянулся, разминая конечности.

– Поднимусь наверх. Ей что-нибудь сказать?

– Да, было бы здорово. Когда мы ехали в машине, я допустила ошибку, подумав, что она уже готова вернуться в школу, ведь с прошлого раза прошло некоторое время. Девочка не понимает, чего себя лишает. Может, если это будет исходить от тебя…

Она взяла бокалы и отнесла их в раковину.

– А что сказать ей по поводу врача?

– Может, просто заронить в ее голову мысль о новых отношениях с человеком, не являющимся ни папой, ни мамой, ни бабушкой, ни дедушкой.

Алекс кивнул.

– Я проявлю сдержанность и такт. Думаю, она не очень хорошо справляется с проблемами и тревогой в трудной ситуации.

– Да, – в голосе Сюзетты, помимо ее воли, прозвучало облегчение, – рада, что ты меня понял. Jag alskar dig[12].

Она знала, какое он испытывал наслаждение, когда она выражала свои чувства к нему на шведском языке.