– Вы ко мне? – спросил Тропинин, заметив, что мы выдвинулись в его сторону. – Полиция, как я понимаю?

А он был человеком внимательным. Сразу заметил, что на капитане Радимовой юбка от полицейского мундира.

– К вам, Илья Константинович. – Продавщица говорила с директором почти подобострастно.

Из этого факта несложно было сделать вывод, что Тропинин был суровым человеком, может быть, не особо сдержанным с подчиненными. Впрочем, всегда найдутся такие персонажи, которые с любым начальством, даже с тем, от которого никак не зависят, говорят с придыханием. Это уже черта характера человека, а не следствие отношений, сложившихся в коллективе.

Но вообще в директоре чувствовалось некое внутреннее напряжение, готовое в какой-то момент прорваться. Вопрос только в том, насколько истерично. Я слышал где-то, что нервные, особо чувствительные люди, находящиеся рядом с клиентами психиатров, потом часто сами обращаются к этим врачам.

Мы не знали, сколько прожил Илья Константинович с психически больной женой, но если они успели завести сына, то это должны быть годы. За такой срок способны расшататься даже вполне устойчивые нервы. Винить в этом самого Тропинина не стоило.

– Попрошу ко мне в кабинет. – Он сделал жест, характерный для многих памятников Ленину, и сам стремительно засеменил в сторону двери, ведущей в служебные помещения. – Попробуем там поместиться.

Дверь Илья Константинович открыл ключом, который долго искал по разным карманам, но нашел его в своей левой руке.

Сам кабинет был настолько тесным, что кроме директорского стола с креслом там помещалась только скамья, заменяющая массивные стулья. Нам с капитаном Саней пришлось бы слишком тесно прижаться друг к другу. Я проявил офицерскую совестливость и пододвинул скамейку Радимовой.

– А ты?

– Постою.

Она села, вытащила из сумки листы бумаги и ручку, приготовилась вести протокол допроса.

– У меня здесь слегка тесновато, – оценил директор магазина такие вот удобства. – Но приходится мириться – перестраивать помещение не разрешают. Дом считается каким-то архитектурным памятником. Не на складе же мне сидеть.

Мне подумалось, что так он оправдывает свое нежелание пустить капитана Саню на свое место, за стол, где писать, конечно, удобнее. Надеется, что в таком положении она быстрее устанет и закончит допрос. Бедный директор магазина, видимо, мало имел дело с ментами и не сталкивался с их профессиональным упрямством.

– Ничего, мы и здесь поговорим, – сказала капитан Саня, ничуть не стесняясь тесноты, и внимательно посмотрела на меня.

Она явно беспокоилась о моей правой ноге, имеющей титановую вставку в кость бедра и коленную чашечку из высоколегированной нержавеющей стали. Но я держался спокойно и невозмутимо. Не объяснять же ей при Тропинине, что металл по своей выносливости превосходит любую кость.

– Вас интересует все, что связано с Алевтиной, да? Правильно я понимаю суть разговора?

– Да, и с Алевтиной Николаевной тоже, – согласилась моя напарница.

Илья Константинович слушал только себя или сделал вид, что не понял фразу. Он не переспросил, кто еще нас интересует.

– А что я могу сказать про нее? Взбалмошный человек. Предпочитала жить не так, как нормальные люди, а по своему норову. Самое странное, что у нее это получалось. У всех нас есть какие-то мечты или просто желания, которые, как мы прекрасно знаем, не осуществятся никогда, ни при каких обстоятельствах. Мы просто порой думаем о них, и все. А вот она всегда добивалась своего.

– А за что она хотела вас уволить? – задал я вопрос, который Илье Константиновичу, судя по его сердитому взгляду, не понравился. – Не за то же, что у вас не получалось…