Понятен он и юноше и старцу,
Когда Любовь поет, забыв про все.
Шекспир, Петрарка, Гёте…
Мне, аварцу,
Ты новым братом стал, мудрец Басё.
Поэзия – Любовь. Иной причины
Искать гармоний, верь, в природе нет.
Незримо сходит Бог в тот час с вершины,
Когда Он слышит, что поет Поэт…
Но стережет нас светопреставленье —
Зубовный скрежет, дикий вой и рык.
На мир упало умопомраченье:
Язык войной поднялся на язык.
Вражду смирить ничто теперь не в силах.
Бог удалился, оскорбленный, прочь.
А ты, Поэт? Удел твой – на могилах
Рыдать без слов, не зная чем помочь.
Нет, о любви ты петь уже не сможешь.
Хоть и минует черная вражда.
Убито сердце. Зря лишь растревожишь.
В нем счастье не воскреснет никогда.
…Иной поэт придет невесть откуда,
Мальчишка, шалопай, кудрявый бес.
На языке Махмуда и Неруды
Споет Любовь.
И Бог сойдет с небес.
А что потом – неужто все по кругу?..
«О, шансов мы не упускаем…»
Перевод В. Коркина
О, шансов мы не упускаем
Плевать минувшему вослед…
А песнь иль злобу завещаем —
Ужель о том заботы нет?
Мостов порушенных обломки —
Наш путь. Он скорбен был и крут…
Дай Бог надежду, что потомки —
Где ложь, где правда – разберут.
«Равнодушно пройти не дают…»
Перевод В. Коркина
Равнодушно пройти не дают
Мне могил безымянных надгробья.
Что печаль моя? – Прихотей зуд.
Что тоска моя? – Стона подобье.
Шелестит на могиле трава.
Что пред вечным безмолвием стою?
Моя слава? – Слова, все слова.
Мой талант? – Словоблудье пустое.
«Мать люльку качает в ауле…»
Перевод Я. Козловского
Мать люльку качает в ауле,
А где-то под желтой луной
Свистят ненасытные пули,
И вспять не вернуть ни одной.
Звучит колыбельная ночи,
И где-то парит Азраил,
У ангела смерти нет мочи
Сложить своих аспидных крыл.
И мать одержима любовью,
А где-то родившийся день
Встает над дымящейся кровью,
Бросая багровую тень.
И грудь обнажила над сыном
Горянка в ауле опять.
И где-то бредет по руинам
От горя безумная мать.
И множатся сонмы отрытых,
Ощеренных рвов и траншей.
И больше на свете убитых,
Чем умерших смертью своей.
И слышится стон лазарета,
И снова палят и бомбят.
И длится трагедия эта
Тысячелетье подряд.
Но каждой своей параллелью
Мир чает:
придут времена,
Как женщина над колыбелью,
Склонится над ним тишина.
Двадцатый век
Перевод А. Вознесенского
Если б были чемпионаты,
Кто в веках по убийствам первый —
Ты бы выиграл, Век Двадцатый.
Усмехается Век Двадцать Первый.
Если б были чемпионаты,
Кто по лжи и подлостям первый —
Ты бы выиграл, Век Двадцатый.
Усмехается Двадцать Первый.
Если б были чемпионаты,
Кто по подвигам первый —
Нет нам равных, мой Век Двадцатый!
Безмолвствует Двадцать Первый.
* * *
Я собственному слову не поверю,
Когда не прозвучит оно в горах,
Скитальцу в полночь не откроет двери,
В глазах ребенка не рассеет страх.
Нет, не поверю даже на мгновенье,
Когда оно красавице одной
Не явится в глубоком сновиденье,
Чтоб навсегда отнять ее покой.
Я не поверю собственному слову,
Коль в колыбельной песне нет его
И коль оно для тяжелобольного
В последний час не значит ничего.
Нет, не поверю, как пустому звуку,
В котором смысла не было, и нет,
Коль на себя оно не примет муку,
Чтоб эту землю заслонить от бед.
И лишь тогда поверю бесконечно,
Когда горянки наши из Цунта
Затянут песню на родном наречье,
Гортанном, словно бурная вода.
Когда на скалах Грузии соседней
Запляшет лань, внимая голосам,
Когда за песню золотом осенним
Заплатят щедро горные леса.
Магнитные дни
Перевод Я. Козловского
Года свои проводят межи,
Но все же по иной вине
С друзьями старыми все реже
Приходится встречаться мне.
Зову друзей поднять стаканы,
Но отвечают мне они,
Что стали чувственны их раны