. Легенды фиксируют в себе «не следы, подтверждающие „историческое событие“, а специфические переживания в умах людей» [53]. Предполагалось даже, что фундаментальные события в истории народа могут во внутренней сущности этого народа вызвать глубокие аффективные потрясения и переживания «удивления» (М. Бубер) или «объективного воодушевления» (И. Грим), оставаясь в душе народа, в ходе формирования национального характера, следами неизгладимых воспоминаний. По мнению Бубера, «историческое чудо» не является некой интерпретацией происходившего, его действительно видели. «И происходящая ныне взаимоувязка мимолетных событий истории в связное повествование легенды является свободной от какого-либо произвола – это образная память, царящая в ней органически» [54].

Этот процесс хорошо известен в глубинной психологии и в теории неврозов. События, которые оказали сильное воздействия на жизнь индивида, могут мгновенно – в зависимости от обстоятельств – ad hok[6] оставить чрезвычайно глубокий след в Я личности. Следы воспоминаний, которые мы, с позиции глубинной психологии, называем ad hok интроекцией, мгновенным включением в Я, практически невозможно выкорчевать из его Я, из кладовой его воспоминаний. Достаточно лишь незначительного раздражителя из внешней среды, чтобы снова и снова пробудились некие образы воспоминаний в «сгущенной, завуалированной, искаженной или смещенной» форме, способствующей их манифестации. В этом случае можно говорить о наличии у индивида «раннедетской травмирующей ситуации» или «травматического симптома». Личность, с так называемым «симптомом», сохраняет в себе травмирующие переживания в качестве ядра, оставаясь верной истории, пусть даже содержащееся в этом ядре реальное событие она сможет осознать в качестве раннедетского переживания лишь ценой огромных усилий или же в процессе психоанализа.

Ту роль, которую в жизни отдельного индивида играет то, что мы называем «симптомом» его раннедетских травматических переживаний, их «одеянием», в жизни народа могут сыграть его легенды о событиях из древнейших времен. Легенды анализируются в основном по З. Фрейду и в частности по К. Г. Юнгу.

«Легенда – это наиболее предпочитаемый способ фиксации текущей истории, но только до тех пор, пока родовая жизнь сильнее государственного порядка», – пишет М. Бубер и затем продолжает: «Лишь только последний окажется сильнее первой, вновь появившаяся хроникально-упорядоченно написанная история обычно оттесняет в тень некогда популярные народные формы» [55].

Проникновение к самой сердцевине сюжетной линии легенды является, на наш взгляд, такой же тяжелой задачей, как и усилия психоаналитика, направленные на то, чтобы пробраться к ядру раннедетских травматических переживаний, к конкретным событиям жизни данного пациента.

Переходя в ходе тысячелетней истории от поколения к поколению через различные добавления, совокупное содержание легенды видоизменяется, став таким, каким в рамках анализа находится до аналитического высвобождения содержание первичных, чаще всего вытесненных переживаний пациента, скрывающееся за камуфлирующим его симптомом. Таким образом, индивидуальные симптомы и детали народных легенд фиксируют в своей первооснове раннедетское, мгновенно запечатленное в памяти событие, оставившее, в результате сильного потрясения, глубокий след в характере народа. Это блицинтроекция. Тем не менее, в процессе психоанализа или критического разбора традиции, они могут вскрываться и разрешаться. Для того чтобы достичь первичного слоя событийного ядра, как при анализе отдельного индивида, так и при критическом разборе традиции, необходимо постепенно снимать с него слой за слоем.