Меня ударили по спине, я повалилась вперед. Пашка встрепенулся, выходя из своего странного оцепенения, и проворно поймал меня. А под ноги нам упал мой ежедневник вместе с Мариной.

– Ой, извини, Юль, туфля новая слетела, – шипя от боли при падении, сказала женщина, садясь и демонстрируя мне свою потерянную обувь.

– Не убилась хоть? – поинтересовалась я, выбираясь из объятий Славина и помогая приятельнице подняться.

– Да нет, жива, – ответила она, проворно подскакивая на ноги с моим ежедневником в руках. У меня на глазах она вытащила из него лист бумаги и с невероятной наглостью вернула мне. – Извини еще раз. Я побежала.

И с одной туфлей в руке, со второй – на ноге поскакала к выходу, размахивая моим заявлением на увольнение.

– Марина! – возмутилась я. Она остановилась на пороге, нацепила вторую туфлю на босую ногу и стартанула прочь из зала совещаний, оставив меня со Славиным наедине.

Перевела взгляд на Пашу, который все это время разглядывал меня.

– Злишься из-за вчерашнего? – первым заговорил он.

– Нет, не злюсь. Смысл на тебя злиться, если ты и сам уже через пять минут после криков и визгов понимаешь, что был не прав и бежишь извиняться?

– Ну не через пять, – смутился он. – Но, в общем, да. Погорячился.

Ничего. Я и без заявления могу это сказать. Вот сейчас прямо возьму и скажу. Прямо ему в лицо скажу. Прямо в это улыбающееся лицо. И в глаза, ищущие прощения и одобрения.

– Держи ключи от машины. И больше не опаздывай.

– Зачем тебе какой-то чужой мужик, если есть я, Золотко? – заискивающе посмотрел он на меня, пока я доставала связку из кармана пиджака. Закатила глаза, передала ему ключи и повернулась к выходу из кабинета, ничего не ответив.

Черт! Смертница из меня никакая! Пойду еще раз перепроверю всю свою никчемную жизнь!

21. 19. Мужской взгляд по-девичьи

Я лежала на столе и смотрела в окно вместо монитора, на котором с начала рабочего дня так ничего и не было открыто, кроме шаблона заявления об увольнении. Можно было винить Марину в моем сорванном прощании с работой, но распечатать заявление еще раз и постучаться в соседний кабинет мне ничего не мешало, как и сказать Паше обо всем, глядя в глаза. Но я ничего так и не предприняла и вместо этого обнимала любимый стол на любимой работе.

– Лен, можно нам с Юлией Валерьевной чай? И побольше. У нас тут рабочих вопросов для обсуждения куча накопилась. Надолго зависнем. – В кабинет вошла Марина, размахивая ноутбуком.

Я подняла голову, но распрямляться в кресле не спешила. Поставила подбородок на сложенные перед собой руки и пронаблюдала, как коллега, цокая каблуками, подходит ко мне и по пути бросает ноутбук на стол переговоров.

– Ну что, уволилась? – поинтересовалась она.

– Неа, – промычала в ответ.

– И слава богу! Сейчас будем тебя отпаивать чаем и лечить душу конфетами, – заявила она, раскрывая мой личный буфет и извлекая оттуда сладости и орешки.

– В контейнере печенье с эмендемсами[1]. Вчера испекла, – указала взглядом на бумажный пакет рядом с сумкой.

– Отличненько, – одобрила Марина, тут же извлекая контейнер, раскрывая его и вдыхая запах печеного. – М-м-м. Красота. И вся моя, еще не тронутая Славиным.

– Отложи часть и отдай Лене. Пусть передаст ему. Может, хоть в себя придет после завтрака, а то утром какой-то неадекватный был.

Приятельница глянула на меня неодобрительно, но распоряжение поспешила выполнить. Печенье я вчера готовила для Пашки в качестве извинения за скандал, когда ждала его возвращения за ключами. Он мою стряпню обожал, и я старалась время от времени его радовать. Вот и вчера, пока переживала, где он злой шляется, напекла целый противень, несмотря на свою диету имени друга.