Позднее, в институте пристрастился к волейболу. Команда стабильно одерживала победы, что было причиной отдельной гордости для Маркова Германа. К тому же покрасоваться с мячом в руках перед слабым полом было приятно. Ловить похотливые взгляды, пользоваться ими – вот они, сливки от тренировок. Именно так он думал в юности, теперь важнее здоровье, привычка, имидж, а не количество опрокинутых на спину женщин.

Зол, как же Герман был зол в то утро! На Ярину, которая крутилась перед ним как похотливая шлюшка. На себя, за то, что думает так о девятнадцатилетней девчонке. Какая, к чертям, из неё шлюшка? Вот из этого недоразумения в шортах и носках стабильно разного цвета? Разве так одеваются и ведут себя девицы, готовые отдаться за полушку? Кто в своём уме соблазняет мужика, нацепив шорты с улыбающимися поросячьими мордами на заднице? Привет, биполярное расстройство, Марков!

Он колотил по груше со всей дури, насколько хватало сил. Пот стекал по голой спине, груди, дыхание становилось рваным. Давно нужно было успокоиться, но он бил и бил по подвешенному мешку, представляя на его месте себя же. Искал успокоение в собственной злости, затапливающей организм от вспотевшей макушки до пяток в кроссовках. Молотил руками, не в силах остановиться.

Влюбился? Влюбился! Хватит! Выплюнь! Забудь! Просто забудь нахрен! Не думай, не анализируй, не вспоминай! Скажи себе: «Стоп!». Стоп! Стоп! Стоп!

Адреналин бурлил в разгорячённом теле. Герман тяжело дышал, не давая себе секунды на передышку. Не сейчас. Или он выбьет из собственной головы дурь, или сдохнет! Третьего не дано! Остановись! Выплюнь! Забудь!

Удар, ещё удар, снова удар. Ещё, ещё, ещё! Пока бронхи не вылетят на пол, мозги не превратятся в кашу, пока кровь не свернётся от переизбытка эпинефрина. Какая максимально переносимая доза? Сто пятнадцать микрограмм на килограмм? Пусть будет тысяча, две, пять тысяч, чтобы наверняка. Удар, ещё удар, снова удар. Ещё, ещё, ещё!

Остановился усилием воли от неясного движения, заметил периферическим зрением. Дышал глубоко, как разгорячённый зверь, в ушах гулко отдавалось собственное сердцебиение. Упёрся ладонями в колени, слегка нагнувшись, пытался выровнять дыхание. Сдохнуть не удалось, придётся жить.

Ярина, конечно же, это была Ярина. Стояла у входа в зал, смотрела синющими глазами, заставляя внутренности Германа скручиваться в тугой узел. Что на ней надето? Шёлковая ночная сорочка на тоненьких, как паутинка, бретельках, едва-едва доходящая до середины бедра.

– Чего тебе? – рявкнул Герман, ничуть не смущаясь собственного тона.

Она бы ещё голая пришла! Впрочем, через кусок тряпки, которая считалась одеждой, отлично проступали упругие полушария грудей, венчающиеся острыми сосками. Ткань скользила по плоскому, девичьему животу, подчёркивая пупок, обхватывала бёдра, стекала вниз по ногам. И эти чёртовы ключицы, которые хотелось облизать, сожрать хотелось!

– Я испугалась шума, – пролепетала Ярина.

– Прости, не думал, что разбужу.

– Вы… ты пить хочешь, – заявила она.

– Наверное.

Ярина стояла и таращилась, разглядывала Германа. Будь это не девятнадцатилетняя пигалица, сказал бы – смотрела с откровенной похотью. Не двигалась с места. Не шевелилась. Просто смотрела.

Герман злился, злился, как никогда. Адреналин всё ещё бурлил в его теле, он отлично понимал и свою реакцию, и реакцию Ярины. Но так нельзя, чёрт возьми, нельзя! Неужели она не понимает простых вещей? У неё есть парень, сегодня ночью она кувыркалась с ним! У него – любовница. Он ничего не обещал Ангелине, не обязался хранить верность. Он платил за секс с ней, но в глазах Ярины Ангелина – подруга Маркова Глеба. Его девушка. Де-ву-шка, мать её дери!