Самое противное было это то, когда он пытался склонить наши отношения в горизонтальную плоскость, обещая небо в алмазах. После мой завтрак, обед или ужин оказывался в унитазе нашей туалетной комнаты. Давая отпор, на теле оказывались новые синяки. Мишустин  и так не обладал спокойным нравом. По рассказам коллег, в них летало абсолютно все, что попадалось под руку начальству, бывало даже и монитор.

Самое страшное, что находились смельчаки, которые хотели его засудить, только в итоге на скамье подсудимых оказались они сами. Жизнь – тяжелая штука. Каждый слышал эту фразу.

Каким бы не был Мишустин  мерзавцем и алкоголиком, но он всегда действовал аккуратно. В его кабинете стояли анти–прослушки. Он всегда следил за своим языком. Подловить его на чем–нибудь было нереально. С первых дней пытаюсь разработать такой план, который обеспечит меня безопасностью от А до Я. 

– Закирова, два часа прошло!

Мишустин  говорить не умеет, он только и делает, что орет.

– Валерий Федорович, нет, – спокойно отвечаю ему, закрывая дверь кабинета, пытаясь абстрагироваться от всего этого. Его конура даже давит морально, такой же как и сам начальник, темный и бездушный.

– Я здесь начальник, ты поняла меня? Я уже заебался тебя уговаривать. Либо ты соглашаешься, либо сама думай, чем это закончится. Выбирай, – мужчина прищуривается и раздраженно сводит губы. – И поверь, я сделаю так, что тебе не поможет даже сам папа римский, не то, что твои далекие связи, – усмехается начальник, а я впервые слышу от него про то, что говорил Михаил. – Или разок раздвинула ноги, а про тебя уже забыли? Почти четыре месяца испытываю тебя, а ты, дрянь такая, даже ни разу не пожаловалась. Гордая или тупая? Да даже, если бы ты стуканула, знаешь же, что это бесполезно, да, Закирова? Чисто на интуитивном уровне чувствуешь. И правильно делаешь, Закирова, мне, то, ничего не будет, а стоит сказать, как окажешься за бортом жизни, словно собака подзаборная. А вот если поможешь мне, так и быть поспособствую перевода в другое место тебя, может даже вместе со своей шавкой пойдешь. Все зависит от тебя, Закирова. Лестное предложение, не правда ли?

Если я дам согласие, то уже известно чем для меня это обернется… Подставить Захара это будет только вершиной айсберга и я обреку себя на вечное «служение» Мишустину, как бы я этого не хотела.

– Мой ответ – по–прежнему «нет». Я не собираюсь бегать у вас на побегушках, ловя человека, который по закону чист. Да и все это слова, Валерий Федорович. Неужели вы думаете, что я настолько наивная, что поверю каждому вашему слову? Да даже, если Землина упомянула ваша дочь, то это еще ничего не значит, – в порыве высказываю решительную для себя фразу. Мой лед терпения лопнул. Мишустин  никакого права не имеет заставлять бегать людей, лишь только потому что ему надо. 

Одно резкое движение и его жирные пальцы смыкаются на моей шее. Это впервые, когда его предохранители слетели к черту и он своей рукой душит подчиненного, а не заключенного, как обычно и случается.

В моих легких уже практически нет воздуха, но я жду, когда он сам прекратит это. Не издаю ни звука, не брыкаюсь, дабы не подпитывать внутреннего монстра, потому что это мудло получает кайф, доставляя боль другим. И животное знает, когда нужно остановиться. Восемь или десять минут удушения достаточно, чтобы это привело к летальному исходу, но этого никогда не произойдет. Мишустин  уже рефлекторно отсчитывает секунды на своих часах, чтобы жертва не потеряла сознание. На пятьдесят секунд он ослабляет хватку, давая обманчивое представление воздуха. Валерий Федорович «просыпается» и его глаза приобретают небольшую ясность происходящего.