Однажды, когда солнце катилось по небу, мы бродили по лесу между Эльсинором и деревней, а Горацио молча следовал за нами. В сумерках мы наткнулись на заброшенную хижину из осыпающихся камней, напоминающую обитель отшельника. Развели в очаге небольшой костер, чтобы согреться. Горацио отказался разделить с нами трапезу из хлеба и сыра.

– Почему Горацио сегодня такой неулыбчивый? – спросила я.

– Нет, ты ошибаешься, – возразил Гамлет. – Он такой же, как всегда. Не думай больше об этом. – Но я настаивала, в тревоге.

– Он не одобряет нашего романа?

Гамлет сплюнул, и со слюной из его рта вырвались горькие слова.

– Никто на свете не одобрил бы наш роман, Офелия! – воскликнул он и описал широкую дугу в воздухе флягой, которую держал в руке. – Горацио боится, что я лишь играю твоими чувствами. Имей в виду, он ошибается. И твой отец! Честь твоей семьи требует, чтобы твой брат вызвал меня на дуэль.

– Они не знают, что мы встречаемся, и не смогут помешать нам, – заявила я с уверенностью, которой не чувствовала. Отец уехал из дома на много месяцев по делам короля, а Лаэрт учился во Франции. Мне не хотелось думать о том, что произойдет, если они узнают правду.

– Ты знаешь, что я – наследный принц Дании… – начал Гамлет, как будто я об этом забыла.

– Да, а я – никто, – прошептала я.

– Нет, ты – моя возлюбленная. Но мой отец, король, обязан упрочить союз с другими государствами, женив меня на принцессе Франции или Германии. Он нам захочет помешать. – Гамлет произнес это, как нечто само собой разумеющееся. Он умолк и стал подбрасывать хворост в огонь.

Я с трудом встала и неуверенным шагом двинулась к выходу. За полуразрушенными стенами деревья с черной корой тянулись прямо к небу, презирая лесную подстилку, на которой вереск и подлесок скрывали тропинку, ведущую прочь от этого одинокого убежища.

Как я была глупа, думая, что свободна, как любая крестьянка, и сто́ю не меньше дочери короля! Я смотрела в лесную чащу.

– У нашего романа печальная судьба. Ни тебе, ни мне он не сулит ничего хорошего, – с горечью сказала я.

Я услышала, как Гамлет вздохнул. А может, он подул на угасающее пламя? Я почувствовала, что он подошел ко мне сзади и прикоснулся к моему плечу.

– Когда мы приходим в этот лес в нашей скромной одежде, я не принц, а мужчина, которому позволено иметь свою собственную волю, – произнес он, его слова были полны страстного желания. – Здесь я – всего лишь «Джек», и я выбираю тебя своей «Джилл»[4].

Он повернул меня к себе лицом и нежно поцеловал.

Прикосновение его губ отчасти прогнало мой страх. Я поняла, что для Гамлета, как и для меня, Эльсинор – это позолоченная клетка.

– В этих лесах и хижинах нет завистливых глаз, нет язвительных языков, сплетен и лжи, – сказала я. – Поэтому давай навсегда останемся здесь и будем говорить друг другу только чистую правду. – Я прижалась щекой к грубой домотканой ткани его куртки, понимая, что мое желание невыполнимо.

Как только я вернулась в Эльсинор, мне пришлось солгать самой королеве, обмануть ее, помимо своей воли.

– Что тебя печалит, Офелия? Ты сегодня бледная и рассеянная.

– Я вчера вечером занималась допоздна, – ответила я. – А потом плохо спала. – В действительности же я устала, потому что провела много часов без отдыха, гуляя с Гамлетом. Мои отлучки начали вызывать неудовольствие Гертруды, и она меня упрекнула.

– Мне не нравится, когда я зову тебя, а тебя не могут найти.

– Я была в саду, собирала растения для Элноры, – опять солгала я.

Вскоре Гертруда заподозрила, что у меня появился любовник. Она вызвала меня и попыталась застать врасплох.