Сознание совсем-совсем уже уплывало, но пока отключаться было нельзя. Для верности вторую ампулу раздавила об обратную сторону внутренней рабочей площадки, на которой лежала, позволяя просыпаться в недра Компенсатора.

– Суть дополнений?

– Не открывать блок после окончания лечения до исчезновения ментальных побочных эффектов! Не указывать на внешнем табло информацию об окончании процесса лечения до полного выполнения данной программы!

    Секундная заминка. Неужели искусственный интеллект Компенсатора озадачен. Похоже, у меня уже совсем мозг «поплыл».

– Принято! – спустя, кажется, вечность ответил неживой голос. – Степень допуска оператора София Старостина позволяет внести такие изменения в программу.

– Ну и прекрасно, – прошептала, расслабляясь.

Ну вот и все. Надеюсь, если капитан и догадается о том, что тут не чисто, то вскрывать насильно капсулу, рискуя повредить и технике, и мне, не станет. Было ли мне стыдно, что я последний человек, чья жизнь будет спасена тут, а всем другим я в этом отказываю? Подумать я не успела, просто позволяя себе уснуть.

После пробуждения меня охватила странная апатия. Тюссан не встречал меня как раньше, не пришел он и вечером дня моей выписки из медотсека. Это меня более чем устраивало. Единственное, на чем было сейчас зациклено мое внимание – это обратный отсчет до того момента, когда я должна буду сбросить на всех жуткую информационную бомбу. Страха перед последствиями уже не было, все будто перегорело. Но выяснения отношений с капитаном все равно избежать не удалось. Он без всякого разрешения ввалился в мой отсек следующим вечером и сначала расхаживал туда-сюда, буквально источая злость в окружающее пространство.

– Что, звезда моя, лучше жизни себя лишить, чем быть со мной? – зарычал он, остановившись, наконец, передо мной. – На меня смотри!

    Я смотрела и молчала. Он начал орать мне в лицо что-то о моей неблагодарности и полном непонимании, насколько я ошибаюсь и в нем, и в степени защиты, которую он мне якобы дает. Что-то еще. Я не слушала. Я ждала. И ждала. Тюссан ушел. Наутро я не обнаружила никого из своего обычного конвоя. Это, видимо, должно было показать мне, что теперь я сама по себе. Пускай. Главное, что часики тикают и нужный момент все ближе. Сообщение с подробным описанием своих «злодеяний» и о порядке срочных действий для нейтрализации дальнейшего заражения я разослала по внутренней связи и капитану, и службе безопасности, и доку Питерсу, а также техникам, помощь которых была необходима для слаженных оперативных мероприятий по стерилизации, как только время ожидания истекло.

На разбирательстве по поводу моих диверсий я стояла перед всей своей сменой, которую капитан собрал в главной кают-компании, решив судить меня показательно. Надо сказать, что подавляющее большинство глаз смотрело на меня с откровенной ненавистью и презрением. Кто-то даже требовал применить ко мне физическую форму наказания, а потом просто выкинуть через шлюзы в открытый космос. Вокруг, однако, одни добряки. Оправдываться и произносить пламенные речи, обвиняя капитана и его приближенных, я и не пыталась. Никто тут меня не услышит. Сам Тюссан не общался со мной после того, как все открылось. Не пришел ни разу, пока сидела в корабельном изоляторе. Демонстративно не смотрел во время всего судилища. И только когда все желающие сполна выплеснули на меня свое осуждение и злобу, он хлопнул ладонью по столу, за которым сидел все время с безразличным видом.

– Никакого физического наказания не будет! – постановил он. – Мы не станем делать из госпожи Старостиной мученицу, ведь наверняка есть те, кто именно так и посчитает. – Он обвел тяжелым взглядом всех собравшихся и только после этого уставился на меня. – Ее наказание будет состоять в другом. Мой вердикт: София Старостина подвергнется принудительному введению в стазис и продлится он до нашего прибытия на Нью Хоуп. И это не само наказание, а просто мера по недопущению новых диверсий и вредительства с ее стороны.