– Послушай, что это за тип? – шепнула я на ухо Инессе, преспокойно рассказывающей об истории города Тишинска. – Извини, конечно... А вдруг он на нас набросится и задушит своей проволокой...

– Кто? Где? – встрепенулась она, оглядываясь по сторонам.

– Да вон, сзади...

– Ах, это... – с облегчением вздохнула она, заметив нашего спутника. – Его не стоит бояться, я его знаю. Это Костя, местный дурачок. Совершенно безобиден.

Она вытащила сигарету, закурила, помахала рукой издалека этому Косте, на что он не обратил внимания. Или сделал вид, что не заметил.

– Его родители – очень приличные люди, работают на нашей швейной фабрике.

– Ты уверена...

– Да. Трусиха! – упрекнула она меня. – У него то ли шизофрения, то ли олигофрения, впрочем, я не специалист... Давай присядем?

Мы сели на лавочку и лениво принялись рассуждать о психиатрии – какая это темная наука, и как легко сойти с ума даже людям нормальным, без генетических отклонений... Костя встал под дерево шагах в тридцати от нас, крутил в руках свою проволочку и как будто глядел в сторону, но я теперь точно знала, что мы чем-то заинтересовали его. Впрочем, после слов Инессы я уже не боялась его.

Он был совсем юный – лет восемнадцати-двадцати, очень тоненький, чисто, но как-то жалостно одетый – в серые бесформенные брюки и вылинявшую клетчатую рубашку, личико – узкое, напряженное, и только волосы были хороши – длинные, густые, светлые, они отливали золотом даже в тени.

– Бедная мать... Каково ей? – вздохнула я, имея в виду Костикову родительницу. – Вообще, как страшно носить в себе ребенка и не знать, здоров ли он будет, ибо даже наука...

– Будет тебе, – устало перебила меня Инесса. – Дурацкая тема. Давай о чем-нибудь другом.

Мы встали и побрели дальше, сзади тащился Костя, глядя по сторонам.

– Он теперь не отвяжется.

– Как? Совсем? – испугалась я.

– Просто не обращай на него внимания. Он же не мешает нам, правда?

– Уж больно хороши волосы у него... – повторила вслух я свою мысль.

– Замечательные, ни у кого таких не видела! – поддержала меня Инесса. – Только какой в них смысл, ведь, кроме этих волос, у него нет ничего.

– Смысл есть, – возразила я. – Ничего просто так на этом свете не бывает, рано или поздно смысл этих прекрасных волос должен открыться!

– Скажешь тоже! – усмехнулась моя спутница. – Ты ищешь тайну там, где ее нет.

Я некстати вспомнила историю, связанную с прошлым Инессы, и мне вдруг нестерпимо захотелось спросить, кто был отцом ее детей...

– Инесса...

– Что? – тихо спросила она, глядя на меня своими блестящими рысьими глазами. Она бы не ответила да еще и посмеялась бы надо мной – как-нибудь особенно обидно, такие, как она, очень ловко умеют делать это. Но зато такие не смеются над чужими тайнами...

Мы прошли парк насквозь, причем Инесса каким-то чудом нашла в густой листве калитку, открывавшуюся на совершенно незнакомую мне улицу, и мы оказались перед старинным особняком с колоннами.

– Бывший дворец графа Панина. Ныне архив, – сказала Инесса. – Идем дальше или домой?

– Дальше, – кивнула я. Меня все больше и больше мучила мысль о том, что если кто и способен меня выслушать, так это Инесса. В самом деле, отчего не рассказать ей все, уж она-то могла посоветовать что-нибудь дельное, у женщин с такими рысьими глазами всегда наготове какая-нибудь неожиданная мысль – а не только одни слезливые эмоции, как у бедных овечек вроде моей тетушки... – А что дальше?

– Я же тебе говорила, дальше – старое кладбище. Это настоящий мемориал вроде Литераторских мостков в Санкт-Петербурге – там не смерть, а история. Не боишься?