Пока они устраивали свой «подиум», я поставил песню Love Is the Message коллектива MFSB. Толпа зааплодировала, а Вилли Ниндзя лучезарно улыбнулся мне с другого конца комнаты. Я натурал, но он был так прекрасен, а его улыбка – так широка, что в тот момент я был готов на нем жениться. Ночь шла своим чередом, танцпол оставался заполненным, и в четыре часа утра я закончил свой сет, поставив Set It Off группы Strafe. Передо мной было счастливое, потное море людей – черных, латиноамериканцев, белых, азиатов, натуралов, геев. Песня закончилась, включился свет, и все вышли из «Марса» в ошеломительный город.
Я натурал, но он был так прекрасен, а его улыбка – так широка, что в тот момент я был готов на нем жениться.
Вернувшись около пяти утра домой, я почитал немного Артура Кларка, свернулся в маленькой постели и попытался уснуть – а потом кто-то в здании напротив на третьем этаже начал орать.
– Иди на хер! – крикнул он заплетающимся языком. – Иди на хер, я это сделаю!
Я запер окно, чтобы не слышать воплей – это еще и помогло частично заглушить вонь мусора с улицы. Вентиляционная шахта шириной около четырех футов между нашим домом и наркопритоном была забросана мусором, причем высота кучи составляла не меньше ярда: прогнившие ящики, остатки еды, алюминиевые банки, манекен, чемодан… Я спросил домовладельца, почему нельзя это все расчистить, и он ответил, что формально шахта принадлежит соседнему зданию – а поскольку это наркопритон, никто и ничего расчищать не собирался. А раз шахту никто не расчищал, все жители и нашего здания, и самого притона выкидывали мусор прямо в окно, заваливая ее все выше и выше.
– Иди на хер, я это сделаю, – все надрывался человек в соседнем доме.
– Заткнись! – крикнул кто-то в нашем здании.
– Да заткнись ты уже к х*ям! – согласился еще один заспанный голос.
– Иди на хер, иди на хер, я это сделаю! – крик раздался уже примерно в двухсотый раз. А потом он действительно это сделал.
Я услышал женский вопль, и кричавший человек прыгнул в шахту с третьего этажа. В падении он успел издать странный стон, а потом с тошнотворным хрустом приземлился. Я вскочил с постели и открыл окно. В двух футах от меня лицом вверх на куче мусора лежал окровавленный, стонущий человек.
– Антон, Антон! – кричала женщина из окна наркопритона.
– Ты в порядке? – спросил я Антона. Он застонал; его окровавленные губы двигались, но не издавали членораздельных звуков. – Держись, я позвоню 911.
Дозвонившись, я очень громко и быстро сообщил оператору, что из окна выпрыгнул мужчина и приземлился в вентиляционной шахте рядом с моей квартирой.
Я услышал, как девушка-телефонистка затянулась сигаретой и выдохнула дым.
– Адрес назовите, – скучающим тоном произнесла она. Я дал ей адрес и сказал, что сам впущу медиков.
– Антон! Антон! – все надрывалась женщина из соседнего дома. Я высунул голову в окно и крикнул:
– Он жив! «Скорая» уже едет!
Кто-то еще из моего окна ответил:
– Заткнись!
– Я тут уснуть пытаюсь! Заткнись на хер!
– Тут какой-то парень помирает! – объяснил я.
– Да заткнись уже, бл*! – ответил один из голосов. Люди, которые очень хотят спать, обычно не отличаются особым милосердием, даже если в нескольких футах от них кто-то умирает.
– Антон, – спросил я, – ты меня слышишь? Ты в порядке?
Он лишь застонал.
Я услышал женский вопль, и кричавший человек прыгнул в шахту с третьего этажа. В падении он успел издать странный стон, а потом с тошнотворным хрустом приземлился.
– «Скорая» уже едет, – сказал я. – Держись.
Он опять застонал. Он был весь мокрый – то ли от крови, то ли от пота, то ли от дождя. Или, может, от всего сразу. Выглядел он так, словно потел нефтью.