– И что ты предлагаешь? – капризным голосом звезды, недовольной продюсером, спрашивал он.

– Я тебе предлагаю уже сделанные песни тихонечко продать совковым сериалам и «мыльным операм», там они схаваются. Но для концертного репертуара их надо «засыпать и забыть»… До того как ты поймешь, какие тексты тебе петь, какие не петь, тебе надо понять, кто ты. Потому что работать надо с реальным образом. Главный закон пиара: «ничто так хорошо не продается, как чистая правда».

– И как ты видишь правду? – кривил он губы.

– Твои диски распадаются на шансон и КСП. КСП давно ассоциируется с плохо помытыми шестидесятниками, у которых уже лет 20 не стоит. А вот твой шансон должен быть интеллигентней и информативней общего уровня шансона. От твоей морды и фамилии зритель ждет «романса, истории». Сегодня в России пуста ниша лирического интеллигента, в том числе и в шансоне.

– Да я и так звезда в Америке! – вспоминал Миша, чтобы, как Веня о Беби, не слышать правды о своем настоящем и будущем.

– Чтобы стать даже не звездой, а метеоритом, необходимо изъять идиотскую американскую жизнерадостность и работать с томностью.

– Фигня! Ты просто меня плохо знаешь! Всякий раз, когда я начинал что-то подобное, мне тоже говорили, что это нереально, а я выигрывал! – настаивал Миша.

– На уровне твоего столкновения с рынком масса и скорость не предполагают корреляции на твою личную и психологическую успешность. На уровне конкуренции в «русской Америке» победить легко. Это все равно что главврачу психушки выйти победителем в конкурсе на лучшего Деда Мороза, соревнуясь с пациентами. Ты стал «артистом», эксплуатируя психические девиации эмиграции. Тебе достаточно было оказаться менее тревожным, чем твой зритель, и зрителю становилось хорошо от одного этого.

– Так я и здесь менее тревожен, чем остальные. Я и здесь пример! – поднимал Миша густую бровь.

– В России совершенно иной рынок. Россия в пассионарной истерике. Тридцатилетние уже выбили плечом сорокалетних, а их потихоньку вышибают двадцатилетние. И дело не в интеллекте, а в типе реакций, в смелости, в ощущении времени…

– И где же моя ниша, по-твоему?

– Твой успех скорее может быть связан с эффектом узнавания: «А, он из тех самых людей, которых мы тогда любили… а потом забыли в нашей жесткой жизни…» Эдакая дежа-вю…

– Но я же раскрутился с этим репертуаром в Америке!

– Все, что идет в плюс раскрутке в эмиграционной среде, идет в минус у нас. Фамилия, возраст, тип внешности, манеры, факт адаптированности в эмиграции: там это делает тебя своим, ценным; здесь – чужим, не любопытным, человеком прошлого…

Я реалистично относилась к Мишиным перспективам, поскольку мир вокруг меня резко оказался набитым эмигрантами, спланировавшими на Москву на запах денег. Они везли к нам все: старые западные технологии, сомнительные финансовые предложения, нераспроданные вовремя шмотки, уцененных врачей, теории экономического роста… Миша привез самого себя и никак не мог взять в толк, почему этот секонд-хэнд не продается.

Незадолго до него на меня спланировал эмигрант из Германии, долго представлявшийся агентом известного немецкого специалиста по счастью: смесью Карнеги и Кашпировского. Он завалил своими книгами полмира. К настоящему моменту на них и семинары приобрел самолет и десять «ягуаров»… У меня, правда, всегда возникают сомнения по поводу психического здоровья владельца сразу десяти «ягуаров», но… Интернет подтверждал сумасшедшую раскрученность немца, а агент подтверждал права на возможность заключения со мной договора на написание совместной с немцем книжки о технологии счастья. Меня, конечно, не заинтересовала идея продажи в России ввозных рецептов счастья, но я задала про это вопросы нескольким издателям. Они посоветовались с книготорговцами и ответили, что книжка такая на рынке была бы очень хороша, но только без фамилии немца и без его рецептов, а мне они договор на лучших условиях пришлют с курьером прямо завтра.