В психологических исследованиях последних 2–3 десятилетий проблема неопределенности обсуждается достаточно регулярно и в разных контекстах, облекаясь в несколько схожие, но не совпадающие между собой термины, связанные с неоднозначностью, сложностью, неопределенностью, непредсказуемостью и так далее, в частности, «uncertainty», «ambiguity» и «indeterminacy». Эти понятия выражают разные аспекты неопределенности; были попытки соотносить их друг с другом (см., например: [Корнилова и др. 2010]). Все более важной переменной в исследованиях личности становится толерантность к неопределенности, для диагностики которой предложена не одна методика (см. обзоры: [Гусев 2011; Корнилова и др. 2010; Осин 2010]).

Понятие «ambiguity» характеризует амбивалентность, двусмысленность, нарушение стереотипов. Возвращаясь к развитию литературных предпочтений от абсолютно определенных сказок к содержащей немало неопределенности взрослой литературе, можно продолжить этот вектор к абсурдистской литературе, с ее минимумом определенности и максимумом неопределенности. В недавнем исследовании, на основании модели сохранения смысла Т. Прул и К. Вос, которая предсказывает, что при угрозе смыслу включаются компенсаторные механизмы утверждения смысла в других сферах, было показано, что при столкновении с абсурдистскими произведениями, нарушающими обычную смысловую логику, возникает повышенная потребность – что проявляется на последующих этапах эксперимента – утверждать смысл какими-то другими способами. Этого не происходит при воздействии реалистических или абстракционистских произведений [Proulx et al. 2010]. Таким образом, амбивалентность ощущается как фрустрация стремления к смыслу.

Следующее понятие – «uncertainty» – неопределенность в строгом смысле слова. За понятиями «intolerance to uncertainty» и «intolerance to ambiguity», то есть интолерантность к неопределенности и интолерантность к двусмысленности, стоит много схожих проявлений, однако между ними есть и важные различия. В контексте познавательной активности вторая рассматривается как «толерантность к неясности, двусмысленности, многозначности стимулов, сложности их интерпретации», а первая – как «толерантность к неуверенности при недостаточной информированности» [Корнилова и др. 2010: 39]. Иное основание для их различения выделяют канадские психологи, сопоставлявшие их в основном в клиническом аспекте [Grenier et al. 2005]. Было показано, что о двусмысленности говорят, имея ввиду восприятие того, что существует сейчас, в настоящем, а неопределенность характеризует будущее.

В анализе проблемы неопределенности на передний план выступают разные аспекты отношения к будущему. Будущее – это то, чего пока еще нет и не было, и мы не можем знать точно, будет ли, однако постоянно чего-то ожидаем, обычно с высокой степенью субъективной определенности. Тем не менее всегда есть шанс, что наши ожидания нарушатся, они не обязаны оправдаться. Одним из главных компонентов многих невротических проблем являются излишне жесткие ожидания, чрезмерная степень субъективной определенности, которая превышает объективную предсказуемость. Будущее вообще непредсказуемо, способность знать будущее – атрибут Бога, но никак не смертного человека. Конечно, с той или иной степенью уверенности можно что-то прогнозировать, ожидать, планировать, однако предсказуемость будущего, в том числе наших собственных действий, всегда, мягко говоря, неполная. Это вызывает у нас, смертных, большие проблемы, потому что мы не хотим примириться с непредсказуемостью будущего, закономерно порождает специфическую форму психологической защиты: уверенное «знание» того, что будет.