Заходим на территорию части, идем мимо каких-то складов. По ходу замечаю уже знакомые сооружения для отработки прыжков. Отлично. Солдаты, правда, все в панамах, но эмблемы в петлицах десантные!

Через 15 минут точно такие же панамы, а также х/б, тельняшки и ботинки выдают и нам. Переодеваемся прямо на улице. Свою одежду сдаем – кому она, интересно, нужна теперь? Вот и последнее, что связывало нас с домом, исчезло в темноте склада… Остался только пакет с захваченными из дома конвертами и ручкой.

Зато теперь на мне ТЕЛЬНЯШКА! Первый «настоящий» тельник в моей жизни! Интересно, когда дадут берет? Чтоб все, как у «красавцев»… Правда, пока красавцами нас не назовешь даже с натяжкой. Новые х/б топорщатся, торчат из-под ремня во все стороны, как юбка. В панамах все выглядят, как клоуны. Непривычно… И вот этой клоунской толпой нас опять ведут в клуб. На сей раз в летний. На скамейках внизу уже сидит с десяток сержантов, ждут чего-то. Рассаживаемся. С любопытством смотрим на них. Они – ноль внимания. На сцене стол. За ним несколько офицеров – старлеи, капитаны. По одному начинаем подниматься на сцену, к столу.

Старлей с пышными светлыми усами смотрит куда-то сквозь меня:

– Фамилия?

– Шейнин.

– Гражданская специальность?

– Да никакой пока…

– Шестая рота! Следующий!

Спускаюсь со сцены. Невысокий, коренастый сержант окликает:

– Куда?

– В шестую роту.

– Сюда давай.

Подхожу. Возле него уже несколько пацанов – кого-то помню еще с самолета. Почему-то у некоторых довольно грустный вид. Но сержант весел:

– Ну что, поздравляю! Через три месяца туда.

– Куда?

– Куда-куда – в Афганистан. В августе уже туда поедете.

Сколько я думал об этом, переживал, как ждал этого момента и боялся его. Но и представить не мог, что все свершится так просто и так буднично. Воспитанное советскими фильмами сознание рисовало что-то вроде «Добровольцы, три шага из строя!». А тут… Да ладно, хрен с ним! Зато теперь ВСЕ! ВСЕ!!! Больше не о чем беспокоиться! Свершилось! Я в ВДВ и через три месяца буду в Афганистане. (Даже раньше, чем говорил Вася, – он в учебке пробыл полгода.) Пока я обо всем этом думаю, парней рядом прибавляется. И всех сержант встречает одной и той же фразой про «три-месяца-и-туда». Интересно, это он сам придумал или установка была – «шоковая терапия»? Теперь я понимаю, почему у некоторых такие кислые лица. Хотя таких совсем немного… А может, и не об этом грустят?

Вскоре в нашу сторону направился и спустившийся со сцены Пахом. Приветствие сержанта он воспринял совершенно невозмутимо. С этой невозмутимостью Сане вообще повезло… Даже Афган вошел в его жизнь без всяких волнений и переживаний. Впрочем, и мои волнения по этому поводу закончились.

Предчувствие стало реальностью, и началась совсем другая история.

Позже я пойму, что в то утро, 25 апреля 1984 года, для каждого из нас началась и совсем другая жизнь. Жизнь, в которой есть Афган.

– Товарищ майор, у меня было сотрясение мозга. Товарищ майор, у меня боли головные сильные. Товарищ майор…

Как он достал своими причитаниями, чадо. Только еще заплакать осталось…

– Товарищ майор, меня туда нельзя…

Над бетонкой ферганского аэродрома знойным маревом застыл горячий воздух. Жара такая, что в тридцати метрах все кажется уже миражем. Но все реально – мы, «курки» 6-й учебной парашютно-десантной роты, попавшие в первую отправку в Афганистан, выстроились в две шеренги в ожидании посадки в самолет. Рядом с каждым на бетоне лежит импровизированный «вещмешок», созданный из выданного нам новенького бушлата, в который мы запихали все выданное перед отправкой имущество – парадку, сапоги, берет и т. д. Весь этот нехитрый солдатский набор – вот все, что мы везем с собой в далекий и загадочный Афганистан. Все, чем щедро снабдила нас Родина. А майор, к которому слезливо апеллирует наш поздно очнувшийся сотоварищ, прибыл за нами из Афгана и будет туда сопровождать. Интересный персонаж, не совсем соответствующий моему представлению о суровом вояке: когда в учебном центре мы строем шли к «Уралам», на которых нас доставили в аэропорт, майор шел рядом со строем и… мяукал. Да-да, мяукал! Хотя при этом ничто в лице его и мимике не выдавало этого. Что тем более повеселило всех, несмотря на смутную тревогу, с самого утра неумолимо заполнявшую собой все внутри.