Возле входа в пристройку кузен остановился. Он перевёл дыхание, посмотрел пронзительно и спросил:

— Вивьен, тебе когда-нибудь приходилось нарушать клятву? Как ты считаешь, существует ли оправдание предательству?

Яна была обескуражена вопросом — тема очень серьёзная. С учётом того, что ей пришлось пережить некоторое время назад, ответ получился категоричным.

— Предательство — это всегда плохо. Но почему ты спрашиваешь?

— Она взяла с меня клятву не выдавать её. Но с ней происходит что-то очень нехорошее. Она нуждается в помощи. Но всё равно просит, чтобы я никому не говорил.

— Ты про Уйгу? — догадалась Яна.

— Да.

Ну и дела! Все ищут полукровку, а она прячется у Этьена?! Моррис весь город прочесал, а Уйгу здесь?

— Она пришла ко мне ещё вчера ночью, — начал объяснять кузен. — Бледная, с припухшими воспалёнными глазами, как будто плакала несколько часов подряд. У меня сердце сжалось. Я сразу понял, что что-то случилось. Она гордая и дерзкая — такие не плачут. Я заподозрил, что она больна.

— Она в твоей пристройке с ночи, и ты молчал? — с укором посмотрела Яна.

— Прости, Вивьен, я знаю, что заслужил твои упрёки и даже взбучку, но не кори. По-другому я не мог поступить. Уйгу сказала, что сбежала от своих, сказала, что в племени её никто не понимает. Они хотят, чтобы она была такой, как все. Но она не такая. Хотят убить в ней то, что является частью её самой. Я до конца не понимал, что она имеет в виду, но догадывался, что речь о жутких дамарийских ритуалах. Я сам видел это однажды. Она не хотела подвергать себя воздействию их ритуального огня — её завели в пламя насильно.

Минуту назад Этьен был бледен. А сейчас его лицо покрыл румянец волнения. Видно было, что кузен находится во власти противоречивых чувств.

— Она говорила возбуждённо и импульсивно, — продолжил он. — Глаза горели, дыхание сбивалось. Меня страшила и восхищала её одержимость. Я сам бываю одержимым — когда дело касается театра. Я знаю что это. Одержимым людям обязательно нужен якорь — человек, который не даст сорваться в пропасть. У меня есть такой человек — маман. А у неё? Я боялся, что если оттолкну Уйгу, ей некуда будет идти — она наделает бед.

Да, пожалуй, не стоило оставлять её один на один с собой в таком состоянии.

— Она сказала, её будут искать. А когда найдут — вернут. Но ей нужен хотя бы день вдали от своих. Я дал ей понять, что она может остаться у меня. Пообещал, что не выдам.

Этьен — добрая душа. Его не в чем упрекнуть. Яна, наверно, на его месте поступила бы так же.

— Уйгу всю ночь медитировала. Села на пол у восточной стены, скрестив ноги и сложив ладони лодочкой. Она почти не шевелилась. Можно было подумать, что уснула. Но её глаза были открыты. Зрачки то сужались, то расширялись. Я знаю, что такое бывает от боли. Я видел, как струйка пота стекла по её виску. Ей было нехорошо, но она не подавала вида.

— Ты тоже всю ночь не спал?

— Да. Под утро мне показалось, что ей стало лучше. Она вышла из транса, сделалась живой. Но это продолжалось недолго. Я отлучился за водой, а когда вернулся с графином, то увидел, что Уйгу лежит на полу без сил. Я перенёс её на кровать и хотел звать на помощь. Но она рассердилась и напомнила мне, что я обещал не выдавать её. С того момента ей становилось только хуже. Уйгу говорит, что так и должно быть — это не болезнь. Пусть не болезнь, но я боюсь, она не контролирует то, что с ней происходит. Я уверен, ей нужна помощь. Но она будет считать меня предателем, если я выдам её.

— Нет, Этьен, это не предательство, если речь идёт о её благополучии. Я поговорю с ней, — Яна решительно зашла в пристройку.