Я бы и сама не отказалась, ведь еще и не рассвело толком, когда меня растолкали и приказали идти на кухню. Наверное, Лавия подсуропила сестре такое счастье с утречка пораньше. Но, что поделаешь, старшим нужно подчиняться.

   - Да куда ты в грязных сапожищах-то топаешь, … !

   Мы резко замерли, услышав трехэтажное ругательство. Ух, как! Это даже для Нины, виртуозницы по матерным сказаниям, сильно! Кто ее сподвиг на такой ляпсус, интересно? Я обернулась и…

   Ой. Это же Себастьян!

   - А ну-ка, сымай этот ужас! – повариха уперла руки в боки, тесня парня обратно в коридор. 

   - Как сымать-то? – возмутился он. - У меня дров на руках, видишь, сколько?

   - Грязь на кухне разводить не позволю! – женщина замахала на него руками. – Сымай сапоги, кому сказано!

   - Вот вредная ты, красавица, - пробурчал оборотень, изворачиваясь, чтобы одной ногой снять обувку с другой. – Снял, довольна?

   - Довольна.

   - Может, еще чего снять? – он ухмыльнулся. – Одежа тоже не особо чистая на мне. А портки так и вовсе неделю не стираны!

   - Не старайся, охальник, от меня тебе ничего, кроме пендаля, не перепадет! – Нина фыркнула и посторонилась, пропуская его на кухню.

   - А зря, кстати, - он уложил охапку поленьев перед очагом. – Не знаешь, от чего отказываешься. – Глаза парня стрельнули в нашу сторону. 

   Девчонки тут же захихикали.

   - Не зыркай тут! – вмешалась повариха. -  Сделал дело и иди отседова!

   - Точно? – Себастьян прищурился. – Подумай получше, Нинуль, пожалеешь потом, что отказалась. Я ведь тот еще дамский угодник! Некоторые твои девчата вон могут подтвердить!

   - Ах, ты ж, бедокур, до баб охочий! – Нина подхватила полотенце. – Проваливай! Как волк ведь к овечкам забрался! Пошел, сказала, или как наподдаю сейчас!

   - Уже ухожу! – оборотень пошел к двери. – Но ты все же подумай…

   - Паршивец! – женщина огрела его полотенцем по заднице. – Я вот тебе устрою «подумай»!

   Себастьян, громко смеясь, вылетел из кухни. Нина, бранясь, погрозила ему вслед кулаком. 

   А меня парень даже не заметил… 

   Отгоняя эту мысль, которая почему-то меня расстроила, я сбрызнула водичкой колобки из теста, которые доходили у стен печки, в тепле, и взялась за помывку посуды. Перемыть предстояло целую гору, но это не пугало. Я любила оставаться одна, когда никто не насмешничает, не мешает, и не надо ждать подвоха. 

   После посуды взяла метлу и как следует прошлась по полу, заглядывая в каждый уголок, отодвигая столы, чтобы вымести грязь из-под их ножек. Уж если делать, то хорошо. Нагрела воду и начала руками, кверху попой, мыть недовольно поскрипывающие половицы. Подол мешался, поэтому глянула по сторонам и подоткнула его повыше. Вот, теперь гораздо удобнее!

   Вода в ведре стала бурой и почти остыла, когда сзади раздалось:

   - Красивые панталончики, госпожа Сильвия!

   Ой. Ах, ты ж! Я подскочила, в прыжке развернувшись, и швырнула тряпкой в довольную рожу Себастьяна. Он с легкостью увернулся, тщательно вытер сапоги о тряпку и, ухмыляясь, подошел ко мне, лихорадочно возвращающей платье на место. 

   - Да не переживайте, я никому не скажу. О том, что они у вас розовые, с белыми кружевами.

СИЛЬВИЯ

   - Что тебе здесь надо? – понимая, что мое лицо красное, как пальцы после чистки свеклы, спросила я.

   - Зашел спросить, не нужно ли еще дров?

   - Ты же недавно охапку притащил.

   - А воды натаскать?

   - Нет.

   - Тогда, может, хлебом угостите?

   - Ой, его же в печь пора сажать! – вскрикнула я и, тщательно вымыв руки, подошла к колобкам. 

   Да, настоялись и приподнялись, как надо. Открыла заслонку печки, ее нутро дыхнуло мне в лицо жаром. На секунду застыла, любуясь, как по алым углям идет волна перелива – сияют, как драгоценные каменья! Потом взяла кочергу и безжалостно разбила красоту, которая тут же недовольно начала швыряться во все стороны искрами.