Дверь открылась, когда Клочков уже подумывал позвонить ещё раз, но на пороге оказались не родители Оли, как ожидал Федя, а сама Оля. Сонная, с полузакрытыми глазами и в ночной рубашке.

Ещё недавно ему было холодно из-за того, что во время быстрого бега он наглотался прохладного осеннего воздуха, но сейчас внезапно стало жарко — как будто разом вскипела кровь. И дыхание перехватило, тугим обручем стягивая горло — Федя даже кашлянул, пытаясь продышаться.

Услышав этот кашель, Оля распахнула глаза и подпрыгнула, непроизвольно делая шаг назад.

— Ой…

— Не бойся, это я, — сказал Федя каким-то странным изменившимся голосом и зашёл в квартиру. Оля застыла на месте, глядя на него округлившимися глазами, полными смятения, и по телу Феди второй раз за прошедшую минуту прошла горячая волна, отдаваясь напряжением в области паха.

Чёрт, это же Оля…

Оля, да. Но Федя никогда не видел её вот такой — в одной ночнушке, едва доходящей до середины бедра, белой и не слишком плотной. Нет, не откровенной, без кокетливых кружев и разрезов — длинная футболка, да и всё. Но… ноги…

Оля всегда носила джинсы. А если юбки, то почти до щиколоток или чуть ниже колен. И обязательно с колготками. Вот такую, с голыми ногами, Федя её ещё не видел. И теперь не мог оторвать взгляд от пухленьких коленок и широких бёдер…

Обжигающие всё тело волны желания отдавались дрожью в пальцах, да и мысли тоже начинали дрожать, поэтому Федя почти не слышал, что говорит ему Оля.

— Извини, я не думала, что это ты пришёл… Я думала: родители, они уехали минут десять назад на рынок. Ключи не взяли, сказали, чтобы я просто закрылась. Я решила: они что-то забыли… — Оля запнулась и пронзительно покраснела, дёргая ночнушку за подол. — Я отойду, переоденусь…

— Не надо, — прохрипел Федя и, сделав ещё шаг вперёд, взял Олю за руку. Вздрогнул от этого прикосновения и с удивлением понял, что Оля отчего-то тоже дрожит. — Пойдём в комнату…

Она покорно пошла за ним, не возражая, — впрочем, как и всегда. Оля почти всё время делала так, как просил Федя, возражала крайне редко. Если только дело касалось каких-то принципиальных моментов.

Но сейчас она шла, сжимая его руку, и двигалась как во сне. Федя покосился на Олю и чуть не споткнулся, заметив румянец на её щеках. И светлая косичка была в беспорядке, особенно топорщились волосы возле лица, завиваясь мелкими кудряшками.

Но больше всего — даже больше, чем ноги, — Федю поразила Олина грудь. Под ночнушкой не было белья, и рассмотреть очертания тела девушки можно было легко. Выделяющиеся под тонким хлопком вершинки сосков притягивали взгляд просто неимоверно, и Федя постоянно сдерживал желание ещё и прикоснуться к ним.

Это было совсем другое чувство — не как с Кирой. Киру просто хотелось попробовать, как торт или колбасу. И плевать, кто ещё будет отрезать кусок от этой вкусности, хоть вся институтская группа пусть пробует.

Олю не хотелось отдавать никому. И обижать тоже не хотелось, тогда как на обиды Киры Феде было плевать. Поэтому он старательно сдерживался, понимая, что за распускание рук Оля засветит ему в глаз и будет права.

Федя чувствовал себя жадным скрягой, когда смотрел на Олю. Её хотелось не только трогать, но и спрятать, спрятать от всех… Особенно от Артёма Родина.

Они зашли в комнату, и Клочков сразу зацепился взглядом за неубранную кровать. Сердце застучало так, что Феде показалось — этот звук должен был заполнить всё пространство, как барабанная дробь. В глазах помутилось, между ног будто пламя вспыхнуло — даже больно стало…