Догадка, что манифест для британца стал не меньшей неожиданностью, чем для пруссака, была молниеносной и чёткой. Будь иначе, пресловутые «друзья» уже столкнулись бы с прусскими дипломатами на каком-нибудь частном вечере. Нет, Грили ничего заранее не знал, а узнав, засуетился и… ошибся, невольно выдав свою неосведомлённость. Значит, Вена? Или…
Пруссак, не скрываясь, посмотрел на часы.
– Князь Орлов изменил своим юношеским убеждениям, – напомнил он собеседнику. – Предлагаю продолжить нашу беседу в карете; в противном случае мы рискуем опоздать.
2. Бережной дворец
Большой Кронидовский чертог сверкал множеством огней. Обычно здесь собирались для торжественных выходов, дипломатические же приёмы проходили в тронном зале, изредка – в любимом великой Софьей Арсеньевском покое, но сейчас послов провели именно сюда, и наверняка со значением – стены знаменитейшего зала русской державы украшало трофейное оружие, а к потолку были подвешены пленённые вражеские знамёна.
Были тут штандарты французские, Великой Армии, имелись и добуонапартовых времён. Нашлось место свейским, разномастным немецким, венским, унгарским, неаполитанским, пьемонтским, османским, персиянским и с невесть каких времён сбережённым в арсеналах орденским, старолешским и ордынским. Не хватало разве что английских да гишпанских.
Да, и двадцать пять лет назад, и сорок, и двести сорок русские полки торжествовали победу, с непонятным ни христианнейшей Европе, ни кровожадной Порте презрением к смерти ломая хребты лучшим армиям. Это было неправильно. Унизительно. Непонятно. Казалось, среди слишком малочисленной для столь огромного помещения кучки послов бродят унылые, возмущённые тени потерпевших фиаско, вплетая в хоть и нервический, но светский разговор свои стенания.
Сколько стараний. Сколько денег. Сколько увёрток и хитростей, коварства и ловкости, сколько надежд… ах, да что говорить. И всё зря, зря, зря!.. Ордена, Ливонский да Тевтонский, лехи, свеи, сам великий Буонапарте, сколько было нас – блистательных, отважных, умных, уверенных в себе, но русский зверь раз за разом оказывался сильней и нашего креста, и нашего меча. И вот уже четыре десятилетия к западу от лешских пределов не находится никого, кто вновь дерзнул бы всерьёз попробовать, так ли до сих пор остёр знаменитый русский штык, когда сражается среди родных берёз…
Граф фон Шуленберг зябко поёжился. Василевс не экономит на дровах, до настоящих холодов ещё далеко, отчего ж здесь пробирает, словно под осенним ветром? Неужели дело в знамёнах? Но ведь это обычное дело. В Старом Свете не сыщешь державы, к которой не приходили бы с визитом вооружённые соседи, в том числе и по сговору. У всех бывали и победы, и поражения, все кичатся трофеями, всем тяжко видеть свидетельства своих неудач. Оснований выделять Россию нет никаких, и уж тем более нет причин бояться этого зала, скорее уж… Пруссак смотрел на стяги с чёрными крестами и алерионами, и всплывала мысль – а ведь можно устроить обмен, как меняются пленными после окончания войны. Отдать русским их оказавшиеся в немецких руках знамёна, пусть и давние, времён незадачливого мужа великой Софьи; а взамен вернуть в Берлин эти штандарты. Тяжело им тут висеть, среди собратьев по поражениям и неудачам…
…Наверное, слуги приоткрыли в этот миг спрятанные в стенах заслонки, выпуская волну тёплого воздуха. Стяги колыхнулись; чёрный орёл, словно живой, пошевелил крыльями.
Крылось что-то в этом зале, торжественном, но не вычурном. Неясный, смутный шёпот на самом пределе, что способно различить ухо, – кровь так шумит, что ли?