– Ага, так и будет, – подтвердил Леня. – Поэтому давай не терять ни минуты, пока мы еще вместе.

Он опрокинул Марианну на диван и навалился на нее всей тяжестью. В ту же минуту задребезжала дверная ручка, и раздался требовательный голос Валентины Васильевны:

– Леня! Леонид! Что за манера запираться в моем доме? Открой немедленно! Мне нужно положить тебе в сумку теплые носки, я забыла!

– Черт! – выругался Леня, отпуская Марианну. – Сейчас! Открываю!

Та, смеясь, поднялась с дивана, оправила платье. Валентина Васильевна влетела в комнату, словно ищейка, окинула подозрительным взглядом раскрасневшуюся Марианну, нахмурилась, прошествовала к шкафу и принялась неторопливо перебирать белье на полке.

– Бабуля! – нетерпеливо заговорил Леонид. – Да брось ты! Я сам все уложу, я же тебе говорил…

– Ты уложишь! – покивала старуха. – У тебя через три часа автобус, и вместо того, чтобы собираться, ты тут… прощаешься. Нет уж, я сама.

Она извлекла из шкафа две пары носков и, снова неодобрительно покосившись на Марианну, вышла из комнаты. Леня захлопнул дверь и вернулся на диван.

– На чем мы остановились? – пробормотал он, торопливо дергая застежку Марианниного чулка.

– Мы… Я… – бормотала девушка, обхватывая руками его широкие плечи. – На том, что ты заведешь себе гимнастку.

– Точно! – Леня справился наконец с чулком и провел пальцами по нежной коже бедра. – Гимнастку, фигуристку и пловчиху. Именно в таком порядке! – прошептал он, целуя ее.

Дверь снова задрожала, и голос бабушки возвестил:

– А мыло, Леня? Я говорила тебе вчера купить мыло в дорогу, где оно?

Леонид устало закатил глаза, а Марианна затряслась от беззвучного смеха.

Дверь за спиной Леонида тихо приоткрылась, и в раздевалку влетел рев и грохот огромного стадиона. Гудели трибуны, комментатор что-то монотонно бубнил из динамика, слышно было, как по коридору, громко совещаясь, бегают телевизионщики. В узкий дверной проем протиснулся Валерий Павлович, бессменный тренер и советчик.

– Ну что? Как настроение? Боевое? – Он быстро прошелся по раздевалке, нервно потирая ладони.

Его облик, неестественно радостная улыбка и веселый голос не понравились Леониду, показались странными. Обычно тренер не доставал его перед соревнованиями, становился собранным и немногословным.

– Что-то случилось? – насторожился гимнаст.

– Видишь ли…

Валерий Павлович опустился рядом с ним на деревянную скамью, скрестил и с хрустом разогнул пальцы.

– Врач, который осматривал тебя утром… Он говорил со мной… И считает, что тебе еще рано выступать после той травмы. Помнишь, зимой?

– Как это рано? – Леня даже вскочил со скамейки от возмущения. – Да я и забыл уже про тот вывих. Во, смотрите!

Он сбросил темно-синюю шерстяную олимпийку и, оставшись в форменной майке, принялся крутить правой рукой в разные стороны, демонстрируя тренеру, что вывих плеча давно зажил.

– Да вы сами знаете, я всю программу сто раз делал на тренировках.

– Я-то знаю, – покивал Валерий Павлович. – Но врач говорит, что связки еще слабые, малейшее перенапряжение – и разрыв… А может быть, и перелом… Это будет означать конец карьеры в большом спорте. Понимаешь?

Макеев помрачнел, отвернулся и принялся мерить шагами раздевалку. Конечно, это всего лишь крупные соревнования, не чемпионат мира, не Олимпиада. Можно и пропустить. И все-таки… Столько месяцев подготовки, столько сил, надежд. И так бесславно все закончить.

Кто-то заглянул в раздевалку, Ленчик снова услышал рев трибун. Сдаться без боя, не выйти на стадион, не услышать криков болельщиков? В зале несколько тысяч человек, которые, не дыша, следят за выполнением сложного элемента, а потом орут от восторга, потому что им никогда такого не сделать. Ты для них бог. Это ведь круче, чем деньги, женщины или водка, это самый сильный во вселенной наркотик.