Нет, так думать нельзя.

Наше путешествие проходит в точности, как я предсказываю. Для этого не нужно быть экстрасенсом, достаточно знать Крис и следить в соцсетях за моим братцем Изи – любителем автостопа и российской глубинки.

Придорожная кафешка, грязные скатерти, спор с дальнобойщиками из-за орущего на всю забегаловку телика, а в машине – Children[1] и The Night[2]. На придорожных знаках тают цифры километража. Восемь с половиной часов проходят на удивление быстро, и вот в полной тишине мы въезжаем в Питер.

Ноги – и не только они – ноют от долгого сидения. И внутри тоже ноет, но сладко и волнующе. Меня кидает от страха к нежности, от грусти к восторгу. Я прилипаю к окошку, чувствуя, как от переизбытка чувств сжимается диафрагма. Внутри вот-вот случится локальный большой взрыв.

Вначале мы едем по Московскому проспекту, и все вокруг действительно напоминает Москву. После домов в поселке «сталинки» кажутся верхом архитектурной мысли, почти небоскребами. Симпатичный район, но я чувствую, что это не настоящий Питер. А настоящий впереди. Мы выруливаем на Садовую – и город поворачивается ко мне лицом. Отовсюду смотрят желтые и розовые фасады. Почти на каждом – темный налет: то ли плесень, то ли выхлопные газы, то ли следы времени. Сердце томится в груди, как мясо в горшочке. Приготовится – и город одним махом проглотит его.

Черт. Боже. Как тут красиво.

Я не люблю новые, выхолощенные дома. Не люблю бетонно-зеркальный хай-тек. Мне по душе то, что строили столетия назад, – и желательно, чтобы с налетом мрачности. Не тотальная разруха, нет-нет, а легкое запустение. Как паутинка между рамами старого окна. Да, если в доме есть паутина, он кажется мне куда уютнее, чем тот, где дважды в неделю делают генеральную уборку и поклоняются КонМари[3].

Мы въезжаем на мост. Значит, уже скоро. Бабушкина квартира находится на Петроградском острове, а, судя по навигатору в телефоне, по нему мы и едем. В окне мелькает фантастический белый дом с башнями, похожий на средневековый замок, и машина сворачивает налево.

Интересно, откуда Крис знает дорогу? Она же никогда не ездила к бабушке, даже знакома с ней не была, что, в общем, абсолютно нормально. С чего бы мачехе знакомиться с маминой мамой? И все-таки как ловко она заруливает. Может, заранее изучила маршрут на гугл-картах? Не успеваю обдумать эту мысль, как машина сбавляет ход и останавливается возле железных ворот.

– Иди открывай. – Мачеха протягивает связку ключей.

Я подхожу к воротам и озираюсь в поисках замка, но его нет. Запоздало понимаю, что не уточнила у Крис, какой нужен ключ, а их, между прочим, восемь. Плюс непонятный крохотный пульт, будто от мышиного телевизора.

Даже если я обнаружу замок, подбирать ключ, с моей-то везучестью, я буду очень долго.

Уже собираюсь позвать мачеху, но тут из-за решетки раздается:

– Ждешь кого-то?

Сквозь прутья смотрит парень. Он похож на уставшую птицу: круглые глаза под приспущенными веками, хищный нос с горбинкой и растрепанные перья волос. Теневые полосы от забора расчерчивают его лицо.

«Сокол в клетке», – мелькает в голове, а вслух я мямлю:

– Хочу открыть ворота.

– Силой мысли? – Парень хмыкает и толкает калитку. – Используй пульт.

Так вот для чего нужен мышиный пультик! Никогда бы не догадалась.

– Грипп, ну долго еще? – негодует Крис.

– Грипп? – слышу я над самым ухом.

Вздрагиваю и роняю ключи. Когда парень-птица успел подкрасться ко мне? Он приседает, подбирает связку и нажимает на кнопку. Раздается щелчок, и ворота медленно открываются. Мы отходим в сторону, пропуская машину. Парень стоит совсем близко, и я чувствую запах кожи от его косухи. Вкладывая связку ключей в мою ладонь, он вполголоса спрашивает: