-    Там… стоит только  выйти ночью одному, как лес начинает звучать…  Я тоже слышал   крики «Ура!»…  будто  души погибших до сих пор идут в атаку.  Еще взрывы, пулеметные очереди, крики агонии – звуки боя.  Не в полную силу, а будто в отдалении.   А  Аня не просто слышала, она видела бойца, который полз с простреленной ногой… видела  не раз.   Вечером отходила от лагеря, а он тут как тут – ползет… и стонет, сцепив зубы.  И да… птиц не было, все обращали  на это внимание.   А там, где было совсем тихо…  мертвенно тихо, искали особенно старательно и всегда находили, - печально вздохнул он и поднял глаза на нас.  

-  Как?  Ковыряли все бугорки?  - тихо спросила я.

-  Тела лежат поверху, укрытые только мхами, - отрицательно качнул он головой, -  срабатывал металлоискатель – в  одежде и экипировке всегда присутствовал металл – пуговицы, портсигары, пряжки ремней,  ножи...  Мы  вскрывали мох, убирали корни и проросшие сквозь тела кусты и деревца - всяко было,  и находили скелеты в истлевшей одежде и сапогах, с оружием.    Она не выдержала -  Аня.   В какой-то раз пошла  за ним,  а  он все полз и полз,  и стонал…, а она шла.   Заметила место, где он окончательно ткнулся  в землю лицом.   Там мы его и нашли,  захоронили потом в братской могиле – смертного медальона при нем не  оказалось.  Анечку я потом с собой больше не брал – она совсем  поседела за эти пару  часов.  Там нельзя находиться людям с больным сердцем или  слабой психикой - слишком впечатлительным.  Нельзя отходить от лагеря ночью, особенно девушкам.

-  А  почему только им?  Нам,  значит, можно?  - настороженно хмыкнул  высокий  белобрысый парень.

-  Лучше  не отходить никому.  Но чаще почему-то выходят к девочкам…  заводят приветливый разговор, советуют - где искать. 

-  Кто выходит? – спросила я деревянным голосом.

-  Погибшие бойцы.  В красноармейской форме, с оружием…  все, как положено - как живые.

-  И что?  На том месте, куда они укажут,  их находят?

-  Если девчонки дослушают, то всегда находят.   А то в обморок валятся, до конца не выслушают...   Во всех без исключения поисковых группах есть строгое правило – не проводить раскопки в вечернее время и после наступления темноты оставаться в палаточном лагере.

-  Только здесь так?  Только в одном этом месте? – поинтересовался еще один из ребят.

-  Точно знаю, что такое же творится в Мясном Бору.   Но думаю, что везде,  где гибли настолько массово и  тела до сих пор не захоронены, будет то же самое.   Хочу понимания….  Я не пугаю вас, а  мотивирую.   Вы должны  правильно понимать – зачем мы туда идем.  И что  предстоит  не туристический поход и не отдых на природе.  ИМ это жизненно необходимо.  Нет,  даже не так…   речь же идет  не о жизни, а о чем-то еще серьезнее.  Мы не знаем – что это и почему  ИМ  так важно быть захороненными – это тайна, но не мистика, я в мистику не верю.  Есть какой-то закон природы – закон сохранения души и этой душе нужно, чтобы было именно так, иначе ей плохо.

-  Туманно все… - задумчиво  кивнул полноватый, бритый под ноль парень.

-  Да.

-  И неправильно, - продолжил студент, - госпитальное судно "Армения", затонувшие во время войны вместе с экипажем и  персоналом четырех севастопольских и ялтинских госпиталей... с семьями, раненые... всего около десяти тысяч - кто их считал тогда, при погрузке?  Искали семьдесят пять лет... обнаружили и не поднимают.  Никогда не поднимают такого рода  объекты, даже если нашли.  Максимум – забивают координаты и опускают  в волны венок.  Корабль считается  неприкосновенным захоронением, братской могилой.  Так зачем  рыться в человеческих костях, если можно  освятить  территории, наподобие  этого Черного леса,  как освящают кладбища, не тревожа воинские останки?  Их же не так и много – этих мест.