Юлиану внушались христианские истины, и пылкий мальчик всем сердцем своим отзывался на них. Но странно ему было одно: почему вера Учителя из Галилеи плохо относилась к нарядным одеждам, быстрым колесницам, к красивому человеческому телу и даже к красивым античным стихам! Ведь все вокруг еще дышало славной культурой эллинской эпохи.

Странно было маленькому Юлиану, когда монахи называли «белой дьяволицей» мраморную статую Венеры. Почему они так называли ее? Ведь она же такая чудесная. Мальчик истово молился Иисусу Христу, но при этом тайно восторгался красотой загадочной обнаженной девы. И все не понимал, почему одно не может сочетаться с другим.

И только воображение его соединяло христианскую пылкость с поклонением языческой красоте. Ему очень хотелось увидеть такую богиню не на старом замшелом пьедестале, а встретить ее в жизни, узреть прекрасную плоть. Но не для того, чтобы греховно овладеть этой плотью, а чтобы восторгаться ею, как той светлой Элладой, которую его наставники ежедневно и еженощно проклинали!

Вот если бы он был императором Рима, он бы сделал так, чтобы всем стало хорошо! И христианам, и тем, кто думает иначе и продолжает чтить тонкое искусство древних и их богов. Но даже одной такой мысли, высказанной вслух, было достаточно, чтобы меч, повешенный Констанцием, упал.

Мальчик Юлиан рос. Он усердно молился. И так же усердно, хотя и украдкой, знакомился с трудами старых философов. Особенно по душе ему пришелся великий мудрец Платон. И его идея о чистой любви, о преклонении перед Женским Началом. Перед тем, что много позже стало в европейской культуре культом Прекрасной Дамы.

В 344–345 годах любознательный и одаренный подросток познакомился с языческим ритором Либанием. И пришел в восторг от его речей. А в 351–352 годах он столкнулся сразу с несколькими философами-неоплатониками, последователями блистательного эллина.

Большое влияние на него оказал Максим Эфесский, которого народная христианская молва окрестила впоследствии Максимом-Волхвом. Именно он, по преданию, увлек Юлиана философией язычников-эллинов и «вырвал» его из лона христианской церкви. С этой версией практически согласны и большинство ученых, исследователей той эпохи. Конечно, влияние Максима, как и других языческих философов, риторов, поэтов, было значительным. Но для того чтобы такой человек, как Юлиан, сделал решительный шаг на пути отхода от христианства, нужно было и еще нечто. Сильное действие или зрелище, почти чудо, способное поразить воображение юноши, жаждавшего найти идеал своей платонической мечты.

И вот в 355 году молодой человек, рискующий каждый час пасть от руки наемных убийц императора, оказался в Афинах. Там он жадно впитывал воздух славного города Перикла и там же познакомился с двумя ярчайшими личностями – Григорием Богословом и Василием Кесарийским. Произошло еще одно событие, имевшее для искателя истины куда большее значение, чем все эти «умные встречи».

Современник Юлиана, историк Аммиан Марцеллин делает только некоторые намеки на ту встречу, которую можно было назвать для Юлиана главной. Да плюс искры народной молвы, долетевшие до нас, обжигают наши сердца смутным образом той, что стала для будущего императора Воплощенной Мечтой.

По преданию, нищий поэт Публий Оптиан Порфирий привел Юлиана к развалинам старого античного стадиона.

А на стадионе занималась гимнастическими упражнениями обнаженная афинская аристократка. Недалеко стояла колесница, запряженная парой белых коней. И две служанки подавали светлокудрой деве снаряды для упражнений.