Притихшие было понятые, ахая и охая, снова завозились на принесенных от соседей стульях.

Цой недружелюбно зыркнул на молодящуюся старуху, что-то говорящую на ухо своему молчаливому супругу, повторяя строгий взгляд капитана, и, обращаясь к мелькнувшему в районе кухни Ледневу, прокричал:

– Дим, удалось установить имя хозяина квартиры?

Капитан приблизился к следователю и протянул паспорт.

– Панаев Илья Петрович, – прочитал Цой первую страницу. И, глядя на фотографию, протянул: – Тот самый Панаев?

– Ага. Тот самый, – подтвердил капитан, иронично пропев: – Профессор биоэнергетических наук!

Помолчал и презрительно добавил:

– В зубах уже навяз, олень винторогий.

– Винторогих оленей не бывает, – усмехнулся Вик.

– Раз Панаев есть, значит – бывает, – начал злиться Леднев.

– Ты недобр к покойнику.

– Станешь тут недобрым! По телевизору, по радио – отовсюду только и слышно – Панаев, Панаев, Панаев. Мать с утра пораньше включает телевизор – и понеслось! Панаев женился. Панаев развелся. Панаев купил новый дом. Как будто кому-то интересен этот старый дурень.

– Сам же говоришь, что мать про него передачи смотрит. Значит, интересен.

– Разве что таким же старым дурам.

– Панаев один жил?

– Я же говорю. Женился. Развелся. Опять женился и жил с молодой женой. Земфирой Аюшевой.

– И где сейчас Земфира Аюшева? Отчего так долго в семейном гнезде не появлялась, что муж успел основательно протухнуть?

– Аюшева гостила у родителей в Казани, а когда мы позвонили, сразу же выехала в Москву.

Из угла, где расположились на стульях понятые, раздался старушечий голос:

– Я бы на вашем месте, товарищи, присмотрелась к молодой жене. Ни здрасте от нее, ни до свиданья. Буркнет что-то себе под нос, и была такова, вертихвостка. Вот Гелечка до нее была – святая.

– Кто такая Гелечка?

– Ангелина Юрьевна Цатурян, первая жена Панаева. Все горевала, что деток ей Господь не дал. Болезнь придатков у нее в детстве была, она рожать, бедненькая, не может. Сирота она, в детском доме выросла, и семейное счастье ценит превыше всего. Благотворительностью занимается, больным детишкам помогает. Но разве мужчинам важна душевная красота? Чуть женщине перевалило за тридцать – все. Для мужа она старуха. Молоденькую подавай. А уж перед Панаевым этих красоток молоденьких сколько вертелось! И не сосчитать. И каждая в жены норовила набиться.

– Простите, как ваше имя-отчество? – приблизился Виктор к понятой.

– Татьяна Романовна Зычкова, живу на первом этаже.

– Как вы думаете, Татьяна Романовна, могла Цатурян отомстить мужу?

– За что?

– За нанесенную обиду.

– Да не было никакой обиды, они полюбовно расстались. Гелечка ведь тоже мужчину себе нашла. Я недавно ее в центре встретила. Идет со своим новым другом, глаза горят, и сама так и светится.

– Как друга зовут, случайно, не знаете?

– Чего не знаю, того не знаю. Врать не буду. Молодой, красивый брюнет. А Панаев хоть и видный мужчина, но старый уже. Про таких говорят – песок сыпется. Нет, не стала бы Ангелина ему мстить. Дай бог ей счастья, не женщина – ангел. А Земфира эта – прохиндейка бесстыжая. Панаев хоть и экстрасенс, а в людях разбираться не умеет.

Понятая поджала губы и, мелко тряся головой от возмущения, многозначительно замолчала.

Вик уныло оглядел бескрайние пространства квартиры экстрасенса и, взглянув на Леднева, задумчиво протянул:

– Дим, как думаешь, может, не ждать приезда Земфиры Аюшевой, а пригласить кого из родственников, чтобы труп прямо здесь опознали? А то начнем поднимать на носилки, он совсем на атомы развалится.

– Дело говоришь! А заодно и посмотрят, все ли в квартире цело, – согласился Леднев.