И лишь перешёл Тоео заставы портал, ухнули, точно распрямившись, наката доски, натянулись, вытряхивая вековую пыль, моста канаты, и высветилась великая луна, проявляя необъятный бурливый ток реки и невозможной крепи и долготы деревянное над водой построение.

Туман забылся позади на другом берегу. Тоео шёл за огнём по мосту, но не видно было краёв тверди, лишь лавинные срывы воды кругом и смоляное, гневливое над головой небо.

Пропащий час скрипел Тоео по мосту. Остановился, скинул короб. И явился на лунный свет тугой, обтянутый кожей рогатый лук. Зацепил Тоео стрелу с ястребиными перьями и спустил тетиву над водой в сторону затаённого берега, силясь расслышать глухое земли касание. Но круто кругом резвилась вода, казалось, местами плескалась и рыба, и не сумел ничего постигнуть Тоео. Фонарь по-прежнему в воздухе плясал, но и теперь в ясном лунном блеске не высвечивал ни руку, ни фигуру идущего рядом.

Неизвестно, в который час впереди завиднелся берег. Тоео ускорил шаг и, сойдя наконец с моста, почувствовал сквозь солому дзори8 тепло непостижимое, а ещё точно клокотание подземное – рябью отзывалась земля.

Берег тесный упирался в непроходимый лес, и дорога вела вдоль чащи одна – навстречу неприступным скалам и губительной силы водопаду, где у сбегающей воды огнями со всех сторон освещался стародавний рёкан, не избитый погодой и временем, удивительно сохранившийся в своей вековой роскоши.

Недобрым казалось такое затаённое положение: постоялый дом, привычно рождающий вкруг себя хибары торговцев, рыбаков, охотников, здесь помещался совершенно один. Укрытый со всех сторон, он точно рассчитывал на особого одинокого человека, и лишь окна сияющие и хождения теней внутри сообщали о его населённости, несмотря на заброшенность и глухоту места.

Тоео никто не встречал. Знакомый фонарь одиноко болтался на поперечине ворот, пропускавших в придворное владение. Тоео стоял перед входом в рёкан и обворожённо смотрел на него. Оторванные от земли каменным устроением этажи дома точно парили в воздухе. Ярусы их трижды сжимались к небу. Окрашенные чёрным стены рёкана и покрытые корой крылья крыши, защищённые фигурами жутких выстроганных пауков, – любому сообщили бы об опасности.

Но не было сомнений у Тоео, и решительно он заступил внутрь, не примечая ни сада, в увядании спавшего перед домом, ни теней в окнах затаения, внезапного недвижения. Только надежду и утешение предощущал усталый путник, и никакая неприветливость не остерегла его.

Постоялый дом встречал Тоео просторным, натопленным и полупустым кровом. Никакой излишней мебели и обстановки, лишь небольшие полотна с иероглифами на стенах, разглядеть которые Тоео в кротости освещения никак не мог, а ещё юркий невысокий столик с приветным благоухающим чаем и искрящимися пёстрыми сладостями.

Тоео отвязал дзори и, ступив босиком на татами9, скинул походный короб. В тот же момент распахнулись бумажные сёдзи10 против входа и заютилась навстречу Тоео ладная и пытливая накаи-сан, услужливая и безотказная помощница, хранительница гостей рёкана. В руках у неё хрустело песочное кимоно. Приоткрыв его, она выловила из складок тапочки и в достойном полупоклоне протянула путнику дары на хрупких фарфоровых руках.

Тоео взял кимоно, уместил ноги в тапочки и, прихватив короб с собой, несмотря на противление накаи-сан, двинулся следом за ней.

Коридор, соединяющий постоялые комнаты рёкана, был мрачным и жарким. Казалось, испытанное прежде на берегу от земли тепло здесь, в рёкане, ещё сильнее прогревало дом и его просторы. Единственным ясным спутником в пути был бумажный фонарь со свечой внутри в руках услужливой накаи-сан. Этот скудный свет огня лишь на миг освещал закрытые в комнаты сёдзи и скорее сгущал мглу вокруг идущих. А ещё грозился Тоео пляшущей впереди тенью накаи-сан, которая недовольно что-то про себя на стенах губами бурлила, невозможно широко в отсветах отворяла рот и будто проявляла неестественной долготы клыкастые зубы. Но прогонял видение Тоео и мотал головой, смаргивая глазами неприютный мир.