– Всё завтра, – подумал Клим.

И тут в дверь кто-то робко поцарапался. Звук был тихий: постукивание кончиков ногтей, но во вселенском вакууме Клима он взорвался тротиловой бомбой. Измученного фотографа просто подбросило на диване, как ударной волной. Он скатился на пол и, уже поднимаясь, услышал из-за двери:

– Клим, это сосед. Я знаю, как ты пришёл.

Наверное, в коридорной полутьме он всё-таки пару-тройку раз наткнулся на что-то. Зомби из него получился довольно шумный.

Клим, чертыхаясь про себя, открыл дверь. На пороге стоял Хер, протягивая двумя руками какую-то бутылку.

– Хенесси, – сказал сосед и, кажется, облизнулся. – Настоящий. А почему у тебя темно? Неужели спал? Я слышал, как ты входил, всего несколько минут назад.

– Глаза болят, – ответил Клим, пропуская нежданного гостя.

Он нашарил выключатель маленького ночника на столе, комната залилась тихим светом.

– Я ненадолго, – обнадёжил Хер.

Он казался сейчас непривычно благообразным. Вместо женского вытерто-изумрудного халата на голое тело на нём были вполне приличные джинсы и просторная светлая футболка. Впрочем, картину преображения всё ещё портила марлевая повязка на голове.

– Просто хочу поблагодарить. Тебя несколько дней дома не было, я ждал. Он очень дорогой, правда. Коньяк. Ещё из старой жизни.

Хер держал бутылку на вытянутых руках. Клим посмотрел на него с удивлением:

– За что благодаришь-то?

– За сочувствие, – сказал сосед, делая вид, что равнодушно смотрит в окно. – Я слышал про погибшую девочку. Плохие новости быстро расходятся. Особенно в нашем мире.

Он явно старался, чтобы фраза прозвучала как бы между прочим. Стеснялся сантиментов, наверное.

– Дорого сочувствие в наши дни, – Клим взял бутылку, повертел в руках. – В прямом смысле слова.

– Спасибо, – невпопад ответил Хер. – Ну, я пойду. Спокойной ночи.

– Подожди! – Клим поставил коньяк на стол, полез в шкафчик, где у него пылился с давних пор какой-то невесть откуда взявшийся набор пузатых стаканчиков.

Стаканчики подходили для коньяка. Он достал два.

– Мне и в самом деле хорошо бы сегодня накатить, – признался он. – Только закуски, кажется, совсем никакой нет.

Он вдруг вспомнил, что последний раз ел в «бомжатнике» ещё днём – какую-то скользкую кашу и рыбную котлету. Показалось кощунственным после этого пить дорогущий коньяк.

– У меня есть, – засуетился Хер.

Странно, но он обрадовался намёку на приглашение. Если учесть, что сосед ни разу за много-много лет жизни «бок о бок» не изъявлял желания даже просто обменяться дежурными фразами.

– Я сейчас, – заторопился он. – А ты…

Он повёл носом и непроизвольно сморщился.

– Ок, – кивнул Клим. – А я пока душ приму.

– Не помешает, – Хер ещё раз принюхался и кивнул.

Наверняка ему знаком запах, который впитался в одежду Клима.

Когда Клим, обмотанный большим полотенцем, вернулся из душа, на столе рядом с бутылкой и пузатыми стаканчиками стояла тарелка с криво нарезанными ломтиками колбасы и ещё другая – с такими же покоцанными кружками лимона. На бумажной салфетке невысокой горкой расположился батон.

– Отлично, – одобрительно кивнул Клим.

Ничего другого ему сейчас и в горло бы не полезло, а для закуси – в самый раз.

Первый глоток пошёл мягко, как и положено, спирт сразу ушёл, а запахи стали нежными. Сухофрукты, оттенки дуба и сандалового дерева, кожа, мох, древесина, ваниль, пряности, табак, грибные оттенки…

– Вообще-то закусывают лимоном только плохой коньяк, – авторитетно заявил Хер.

В свете ночника с бокалом в длинных тонких пальцах он опять показался Климу совершенно другим человеком. Как будто от небольшой порции «Хенесси» его тело вспомнило лучшие годы жизни – сосед сейчас сидел изящно-вальяжно, небрежно откинувшись на спинку стула, ноги, закинутые одна на другую, оказались стройными, длинными, очень красивыми. На лице, подсвеченном мягким отсветом, словно распрямились обезъяньи скукоженности, тень от пушистых ресниц падала на щёки.