– Спасибо вам, мистер Уайлдер. И без обид, мэм.

– Никто и не обиделся, – милостиво улыбнулась Одри.

Мужчина ушел. Билли снова выпил вина и отправил в рот четвертую, заждавшуюся своей очереди устрицу. С паштетом я управилась в два счета и теперь отщипывала потихоньку от куска хлеба.

– Слыхал? – Билли воззрился на мистера Даймонда, сидевшего на другом конце стола. – Вот так-то.

– Так-то вот, – согласился Ици.

– Парень каждую ночь при живой грелке, чего без нас у него бы никогда не было.

– И ты вроде как посланец небес, да?

Мистер Уайлдер покачал головой, словно дивясь роли случая в человеческой жизни. Он улыбался. Но тему развивать не стал и две последние устрицы съел молча.

Я решила поддержать беседу. Большой бокал вина, только что допитый, придал мне отваги.

– Наверное, это здорово – услышать от людей такое. О том, что ваши фильмы изменили их жизнь.

– Да, это приятно, – сдержанно откликнулся мистер Уайлдер. – Знать, что не все, сделанное тобой, забыто.

– Его пресыщенный тон, – прокомментировала Одри, – объясняется тем, что подобное происходит довольно часто. На улицах, в магазинах. Не удивляйтесь, если сегодняшним вечером к нашему столику подойдут еще человек пять-шесть.

– И не удивляйтесь, – дополнил Билли, – если они назовут одни и те же картины. И все пятнадцатилетней давности. А иногда и более ранние. Они даже могут припомнить совсем старые ленты. Снятые лет двадцать, а то и тридцать назад. После “Квартиры” мы с мистером Даймондом поработали над семью фильмами. Посмотрим, скажет ли кто-нибудь сегодня, что хотя бы один из этих семи изменил их жизнь.

Дабы прервать последовавшее тягостное молчание, я снова открыла рот:

– Да, но это же потрясающе…

Билли повернулся ко мне:

– Говорите, вы из Греции, я правильно понял?

– Правильно.

– Но у вас превосходный английский. И даже английский акцент.

– Моя мама англичанка.

– То есть с самого раннего детства вы владеете двумя языками?

– Да.

– Скажите что-нибудь на греческом.

– Νομίζω ότι ήπια πολύ γρήγορα το κρασί μου, – сымпровизировала я, особо не задумываясь.

– И что это значит?

– Это значит “Думаю, я выпила бокал вина слишком быстро”.

Билли рассмеялся.

– Вам очень повезло, вы говорите на двух языках. Вам пришлось выучить их, когда вы были еще ребенком. Мне было под тридцать, когда я приехал сюда, и приехал я, не зная английского. Ну, может быть, с десяток слов, не больше. Учил язык, слушая радио, в основном комментаторов на бейсбольных матчах. И однако, акцент мой так никуда и не делся, и даже теперь я говорю не всегда гладко. Французский я знаю куда лучше. У меня хороший французский. Вы говорите по-французски?

– Говорю, – ответила я. – И по-немецки тоже. Оба языка мне преподавали в университете.

– Этой весной мы с мистером Даймондом побывали в Греции, – сообщил Билли. – Поездили по островам, высматривая натуру для съемок. Вам знакомы эти места?

– Греческие острова? Да, кое-какие знаю. Мы отдыхали на Санторини, на Икарии… Почему вы спрашиваете?

– Мы не нашли того, что нам нужно, – ответил Билли. – Но если студия все же раскошелится на нашу новую картину – если, поскольку в нынешней киноиндустрии никогда не знаешь, чем дело кончится, – нам потребуется подходящий греческий остров.

Сгорая от любопытства, я задала, казалось бы, невинный вопрос:

– А о чем ваш новый фильм? – И была поражена смятением, отразившимся на лицах Одри и супругов Даймонд.

С тех пор, за минувшие долгие годы, я, конечно, усвоила: никогда и ни под каким предлогом нельзя расспрашивать творческих людей о том, над чем они в данный момент работают, – но в те времена я была совершенной