Союзник он или… Тон Эщин, в котором проскальзывали стальные нотки, оставался безучастным, но беспокойный взгляд выдавал ее смятение.

– Пару дней назад, во время церемонии зажжения фонарей, видели ли вы что-нибудь подозрительное на улицах Чонно? – Юджин, перебив Гвансу, напрямую обратился к Эщин и ее слугам.

– Я не то что несколько дней назад – что вчера было, не помню. А ты что-нибудь помнишь? – Слуга госпожи ворчливым тоном спросил у служанки, стоящей рядом. Она припомнила только поручение, которое ей в тот вечер дала госпожа. Ничего подозрительного не заметила. Бегло взглянув на слуг, Юджин пристально посмотрел на девушку.

– Мой вопрос адресован всем троим.

Встретившись с ним взглядом, Эщин прикусила губу. Этот мужчина в форме был груб и невоспитан. Никто в Чосоне не посмел бы разговаривать с ней таким тоном.

– В последнее время в Чосоне стали чаще встречаться подозрительные субъекты. И один из них сейчас стоит передо мной, – заявила Эщин, смотря прямо в глаза Юджину. – Спросите его, что же такого подозрительного я должна была видеть?

– Госпожа Эщин спрашивает… – начал Гвансу, но нерешительно замолк на полуслове.

Юджина забавляло надменное поведение девушки. Не верилось, что благородная особа из Чосона может вести себя так дерзко. Та, что днем расхаживает с высоко поднятой головой, облаченная в дорогие одежды, под покровом ночи бегает по крышам наперевес с винтовкой. Юджин улыбнулся своим мыслям. Пока он размышлял о своем, слуги всполошились и начали защищать госпожу.

– Послушайте, наша госпожа не могла увидеть ничего странного. Она не привыкла крутить головой, когда идет по улице, это неприлично. Она всегда смотрит прямо перед собой, и ее глаза при этом сияют, как хрусталь. Наша госпожа невинна, как дитя. Она – сущий ребенок.

Слуги Эщин восхищались ею, как солнцем, и относились к ней как к ребенку, которого надо оберегать от суровой действительности. Пронзительный голос служанки раздражал Юджина.

– И все-таки я хотел бы получить ответ на свой вопрос, – сухо сказал он.

– Извините, что ничем не могу помочь, – съязвила Эщин.

Юджин подумал, что Эщин лишь притворяется безучастной и невозмутимой. При любящих слугах иначе вести себя и нельзя. Было ясно, что беседа не могла идти в продуктивном ключе, пока в кабинете присутствовали слуги. Поэтому Юджин на английском попросил Гвансу вывести слуг в коридор. Лица слуг вытянулись от удивления, а Эщин нахмурилась, услышав фразу на иностранном языке. Гвансу поторопился перевести.

– Вы не могли бы подождать госпожу за дверью? – обратился он к слугам.

– Как это? Уйти и оставить нашу госпожу один на один с этим господином? – начала причитать служанка, но Эщин прервала ее:

– Подождите снаружи. Ни о чем не волнуйтесь.

– Да как же не волноваться-то? Вы же ни говорить, ни читать не можете на этом чужестранном языке, госпожа. Вы же ни слова по-их не понимаете, вы беспомощны… – начала тараторить женщина. Но стоило ей встретиться с разъяренным взглядом Эщин, как она тут же прикусила язык и побледнела. Дабы не навлечь на себя еще больший гнев, служанка развернулась и торопливо покинула комнату, захватив с собой слугу. Гвансу последовал за ними и плотно закрыл за собой дверь.

В кабинете воцарилась мертвая тишина. Теперь здесь были только Юджин и Эщин, которых связывали события той ночи.

– Вы не выглядите беспомощной, не волнуйтесь. Вы держитесь прекрасно и похожи на изящную статуэтку, – сказал Юджин, но в его голосе слышалась насмешка. Застигнутая его словами врасплох, Эщин растерялась, но продолжала исподлобья наблюдать за ним.