Том взглянул на изрядно потрепанную, протертую на сгибах и подклеенную прозрачной лентой автомобильную карту Марокко.

– Я буду обращаться с ней очень бережно, – заверил он.

– Вам необходимо взять напрокат машину, в этом нет никаких сомнений. Только так вы сможете исследовать самые живописные места.

И Антуан сосредоточился на своем фирменном голландском джине в запотевшей керамической бутылке.

Том вспомнил, что в студии наверху у Антуана был небольшой холодильник.

Антуан разлил джин в четыре стаканчика, стоявших на подносе, и сначала предложил выпивку дамам.

– Ах! – вежливо восхитилась Элоиза, хотя и не была любительницей джина.

– Santé![46] – провозгласил Антуан, когда все подняли стаканчики. – Удачного путешествия и беспроблемного возвращения!

Нельзя было не признать, что голландский джин превосходен на вкус, но Антуан гордился им так, словно сделал собственными руками, и не было случая, чтобы кто-то удостоился второго стаканчика. Может, Притчарды не пытались завести знакомство с Грэ, вдруг подумал Том, потому что не знали об их давней дружбе с Рипли? И кстати, что насчет дома, который находится между домами Притчардов и Грэ? Он пустует много лет и, скорее всего, давно выставлен на продажу… Впрочем, какая разница? Том вздохнул и попытался сосредоточиться на беседе с друзьями.

Прощаясь, Том и Элоиза пообещали прислать из путешествия открытку, и Антуан вновь разразился потоком жалоб на марокканскую почту. Том непроизвольно подумал о пакете Ривза.

Едва они ступили на порог своего дома, как зазвонил телефон.

– Скорее всего, это меня, дорогая. Я жду звонка, так что… – Том снял трубку с аппарата в холле, приготовившись подняться к себе, если это окажется Джефф и разговор примет неожиданный оборот.

– Chéri, я выпью немного йогурта, чтобы забить вкус джина, – сказала Элоиза и ушла на кухню.

– Том, это Эд, – в трубке раздался голос Эда Бэнбери. – Я дозвонился до Цинтии. Мы с Джеффом решили объединить усилия. Свидания назначить не получилось, но кое-что я выяснил.

– Ну?

– Похоже, Цинтия присутствовала на вечеринке для журналистов, это был такой фуршет, на который попасть, вообще-то, мог кто угодно… Кажется, этот Притчард тоже там отирался.

– Одну минуту, Эд, я возьму другую трубку. Подожди.

Том взлетел по лестнице в два прыжка, снял телефонную трубку и помчался вниз, чтобы повесить трубку в холле. Элоиза, о чем-то задумавшись, включала телевизор в гостиной. В любом случае Том не хотел при ней произносить имя Цинтии, опасаясь, что она вспомнит, что та была невестой Бернарда Тафтса, le fou[47], как она его называла. Элоиза познакомилась с Бернардом, когда он гостил в Бель-Омбр, и он тогда здорово ее напугал.

– Я тебя слушаю, – сказал Том. – Значит, ты говорил с Цинтией?

– По телефону. Сегодня днем. Так вот, ее приятель, болтая с ней на этой вечеринке, рассказал про американца, который спрашивал у него, не знаком ли он с Томом Рипли. Ни с того ни с сего. И этот человек…

– Тоже американец?

– Не знаю. В общем, Цинтия сказала этому своему приятелю, чтобы тот намекнул американцу на связь Рипли с делом Мёрчисона. Вот так все и произошло, Том.

Все это показалась Тому весьма неопределенным.

– А как зовут посредника? Приятеля Цинтии, который говорил с Притчардом?

– Цинтия не сказала, а я не стал допытываться… Не хотел на нее давить. Я вообще не мог придумать причину для звонка. Из-за того, что какой-то подозрительный американец знает ее имя? Не мог же я сообщить ей, что это ты меня попросил. А так я как бы просто позвонил, безо всякой задней мысли. Ну мне и пришлось вести разговор в таком ключе. И все-таки, думаю, кое-что мы выяснили.