Потом Оги заметил силуэт автомобиля, который не развернулся, но и не проследовал в глубины автостоянки. Рядом с необычайно яркими фарами светились желтые противотуманные.

Ксеноновые фары, подумал Оги. Это же «мерседес-бенц». Что делает «бенц» на ярмарке вакансий?

Он предположил, что это, возможно, мэр Кинслер приехал, чтобы произнести речь перед Клубом ранних пташек. Поздравить их с предприимчивостью, свойственным американцам старым добрым стремлением всюду быть первыми. Если и так, подумал Оги, то приезд на «мерседесе», пусть и старом, свидетельствовал о дурном вкусе.

Пожилой мужчина, который стоял впереди (Уэйн Уэлланд, в последние мгновения своего земного существования), тоже обратил внимание на странный автомобиль:

– Это же «бенц»? Выглядит как «бенц».

Оги уже хотел ответить, что, разумеется, так и есть, эти фары ни с чем не перепутаешь, но тут водитель – силуэт за ветровым стеклом – резко нажал на клаксон: долгий нетерпеливый вопль разорвал рассветную тишину. Ксеноновые фары засияли еще ярче, ярко-белые конусы прорезали висевшие в воздухе капельки тумана, и автомобиль рванулся вперед, словно пришпоренный этим нетерпеливым гудком.

– Эй! – в изумлении вскрикнул Уэйн Уэлланд, и это слово стало для него последним.

Набирая скорость, «мерседес» ударил туда, где соискатели рабочих мест стояли наиболее плотно, зажатые между лентами с надписями «НЕ ПЕРЕСЕКАТЬ». Некоторые попытались убежать, но вырваться удалось только из задних рядов. У тех, кто находился рядом с дверьми – настоящих Ранних пташек, – шансов на спасение не было. Они сшибали стойки, падали, запутавшись в лентах, сталкивались друг с другом. Толпу волнами качало то в одну, то в другую сторону. Пожилых и слабых сбивали с ног и затаптывали.

Оги толкнули влево, он покачнулся, устоял на ногах, но тут же получил толчок в спину. Чей-то локоть попал ему в скулу, аккурат под правым глазом, и в этом глазу вспыхнули фейерверки Дня независимости. Другим глазом он видел, что «мерседес» не просто выныривал из тумана, но, казалось, возникал из него. Большой серый седан, возможно, «S600» с двенадцатью цилиндрами, и все двенадцать ревели.

Оги сшибли на колени у спального мешка и пинали, когда он пытался подняться: в руку, в плечо, в шею. Люди кричали. Он услышал женский вопль:

– Смотрите, смотрите, он не останавливается!

Он увидел, как из спального мешка высунулась Дженис Крей: молодая женщина в недоумении моргала. Она вновь напомнила ему застенчивого крота, выглядывающего из норы. Точнее, кротиху с всклокоченными после сна волосами.

Оги пополз на четвереньках вперед, лег на мешок с женщиной и малышкой, словно надеялся, что сумеет защитить их от двухтонного шедевра немецкой инженерной мысли. Он слышал, как кричат люди, однако крики эти почти полностью заглушал приближающийся рев двигателя большого седана. Кто-то с силой врезал ему по затылку, но он едва почувствовал удар.

Он успел подумать: Я собирался купить Розе Сарона завтрак.

Успел подумать: Может, свернет.

Это давало им шанс, похоже, единственный шанс. Оги начал поднимать голову, чтобы посмотреть, сворачивает седан или нет, и тут же огромная черная шина заслонила собой мир. Он почувствовал, как рука женщины стиснула ему предплечье. Мелькнула надежда, что малышка не проснулась. Потом его время истекло.

Ходжес выходит из кухни с банкой пива в руке, садится в раскладное кресло, ставит банку на столик слева, рядом с револьвером. «Смит-вессон» тридцать восьмого калибра, АП, где «А» – армия, а «П» – полиция. Ходжес рассеянно похлопывает по револьверу, будто это старый пес, берет пульт дистанционного управления и включает «Седьмой канал». Чуть опоздал, потому что студийная аудитория уже хлопает.