Теперь я как будто был один на бриге, и мои размышления поистине были самого ужасного и мрачного характера. Никакой возможности не представлялось моему взгляду, кроме медленной смерти от голода или, в лучшем случае, от того, что мы были бы затоплены с наступлением первой бури, которая могла налететь, ибо при нашем настоящем состоянии истомления мы не могли питать надежды, что переживем бурю еще раз.

Грызущий голод, который я теперь испытывал, был почти нестерпим, и я чувствовал себя способным дойти до любой крайности, чтобы утолить его. Я отрезал своим ножом маленький кусок от кожаного чемодана и попытался есть его, но нашел совершенно невозможным проглотить хоть один‑единственный кусочек, хотя мне казалось, что получалось какое‑то небольшое облегчение страданий, когда я жевал маленькие кусочки и выплевывал их. К вечеру товарищи мои проснулись один за другим, каждый в неописуемом состоянии слабости и ужаса, вызванных вином, пары которого теперь улетучились. Они тряслись, как в сильной перемежающейся лихорадке, и издавали самые жалобные вопли о воде. Их состояние волновало меня в великой степени, в то же время заставляя меня радоваться на счастливое стечение обстоятельств, помешавших мне усладиться вином и, следовательно, разделить их меланхолию и самые смутительные ощущения. Их поведение, однако, исполняло меня большой тревогой и озабоченностью, ибо было очевидно, что, если не настанет какая‑либо благоприятная перемена, они не смогут оказывать мне помощи в заботах о нашем общем благополучии. Я еще не оставил мысли, что смогу достать что‑нибудь снизу, но попытку эту невозможно было выполнить до тех пор, пока кто‑либо из них достаточно не овладел бы собой, дабы помочь мне, держа конец веревки, когда я буду спускаться вниз. Паркер, по‑видимому, пришел в себя более, чем другие, и я попытался всевозможными средствами подбодрить его. Думая, что погружение в морскую воду может иметь благоприятное воздействие, я ухитрился закрепить конец веревки вокруг его тела и потом, приведя его к лестнице около каюты (он был совершенно покорным все это время), столкнул его туда и тотчас вытащил назад. Я имел основание поздравить себя с тем, что сделан этот опыт, ибо Паркер, казалось, немного ожил и окреп и, выйдя из воды, спросил меня осмысленно, почему я так поступил с ним. Когда я объяснил ему мою цель, он выразил мне признательность и сказал, что чувствует себя гораздо лучше после купания, потом он здраво заговорил о нашем положении. Мы решили тогда поступить тем же способом с Августом и Питерсом, что и сделали тотчас же, и они оба испытали большую пользу от этого потрясения. Мысль эта о внезапном погружении в воду была внушена мне чтением некоторых медицинских книг, где говорилось о хорошем действии душа в тех случаях, когда больной страдал запоем.

Думая, что я могу теперь доверить моим товарищам держать конец веревки, я сделал еще три или четыре нырка в каюту, хотя было уже совершенно темно и легкое, но длительное волнение с северной стороны делало корпус корабля шатким. Во время этих попыток мне удалось раздобыть два поварских ножа, пустую кружку в три галлона и одеяло, но ничего, что могло бы служить нам пищей. Я продолжал свои старания и после того, как достал все эти вещи, пока не истомился совершенно, но не принес больше ничего. В продолжение ночи Паркер и Питерс попеременно занимались тем же, но им ничего не попадалось под руку, и мы прекратили старания, в отчаянии заключив, что истощаем себя напрасно.