– «Газелька» номер семьдесят…

– Какие газели, Лазарева? Мы на машине! Диктуй адрес! Ага… ага… Знаю я эти места! Нормально, через пятнадцать минут будем! Ставь чайник!

Положив, наконец, трубку, Лена немного смущенно посмотрела на Анатолия (под конец разговора он снял салфетку и с нескрываемым интересом прислушивался к воплям Лешки) и спросила:

– У тебя есть что-нибудь к чаю? А то Щуров обязательно потребует…

– Да, конечно. Там в буфете, на верхней полке, и вафли есть, и конфеты, и печенье. Ты займешься?

– А что, у меня есть выбор? – усмехнулась она, выходя из комнаты.

– Боюсь, что нет. А я пока Борису позвоню, пусть подъедет. Он ведь тоже лицо заинтересованное.

Шагнув в кухню, Лена ахнула и замерла. Она, разумеется, никогда не задумывалась над тем, как собственно, выглядит кухня в квартире Саранцева. А если бы задумалась… ну, гарнитур там, наверное должен быть: не слишком модерновый, но со встроенной плитой и раковиной. В раковине, возможно, грязные тарелки. Как, вообще, может выглядеть кухня холостого мужчины? Но вот чего там встретить не ожидаешь – так это старинного резного буфета. И все-таки, именно это мебельное чудо царило здесь. Да была и плита, и кухонный стол у окна, и раковина, и даже сковорода со следами яичницы в этой раковине, но все это казалось лишь невыразительным фоном, нужным только для того, чтобы подчеркнуть величественную красоту буфета. Слегка пузатенький (никакой вульгарной прямолинейности – только мягкие, плавные обводы кривых), на гнутых темных ножках, щедро украшенный вырезанными виноградными гроздьями, розами и просто загогулинами, с наборными стеклянными витражами, вставленными в дверцы верхней части – он производил на неподготовленного человека ошеломляющее впечатление.

– Толя, откуда у тебя эта прелесть? – крикнула Лена, ведя пальцем по одной, особо замысловатой загогулине.

– Какая именно прелесть? – не понял Анатолий. – Что ты там нашла?

– Буфет, – она вернулась в комнату, встала так, чтобы он мог ее видеть не поворачивая головы.

– А-а. Это бабушкино приданное. Я у матери выпросил, когда сюда перебирался. Он, конечно, не модный и места много занимает, но я с детства к этой деревяшке привык. На самом деле, он очень удобный: полно всяких мелких ящичков. И если честно, буфет мне всегда нравился – знаешь, эдакое сентиментальное сельское барокко.

– Да он просто чудо! Какая жалость, что у моей бабушки ничего такого в приданном не было, – Лена посмотрела на него и немного неловко засмеялась: – Ладно, не пугайся. Я, конечно, влюбилась в него, но не настолько, чтобы явиться под покровом ночи и вытащить твое сокровище через форточку. Скажи лучше, где у тебя чайник?

– На подоконнике стоит, электрический.

Она снова скрылась на кухне, и Анатолий прикрыл глаза. Сколько женщин побывало у него в квартире за те несколько лет, что он здесь живет? И почти все они заходили, как минимум, заглядывали, на кухню. А сколько из тех, кто видел буфет, взвизгивали вот так восторженно: «какая прелесть!»? Да ни одна! Обзывали уродством, предлагали выкинуть в окно, позвать старьевщика… а одна утверждала, что это настоящий рассадник клопов и тараканов. Дура. Господи, что же это за человек такой уникальный, Ленка Лазарева? Как это Борис говорил: «не бывает таких женщин, чтобы и внешность, и характер, и мозги!» Ах, да, Борис. Надо ему тоже позвонить, чтобы приехал. И Анатолий потянулся к телефону.