– Кстати, о зубах, – сказал он весело и дружелюбно. – У меня при себе зуб молодого дракона! Правда, уже поискрошился, но для таких героев самое то! Все прыщи убирает быстро и надежно, даже те, которых не было. Могу уступить недорого…

Я едва не охнул вслух, а Калило сказал настороженно и с какой-то надеждой:

– Это тот самый, который…

– Он самый, – заговорщицки понизив голос, ответил незнакомец, в котором я узнал Фицроя, – один глоток настоя, даже глоточек, и ночь ваша!

Кабан буркнул:

– А хватает надолго?

– Капля на ведро, – заверил Фицрой. – Из одного зуба настой на сто капель. На всю жизнь хватит! Конечно, смотря как жить. И с кем. Всего три серебряные монеты.

– Даю одну, – сказал Кабан угрюмо.

– Две, – сказал Калило.

– Продано, – заявил Фицрой торжественно.

Он передал нечто, завернутое в грязную тряпицу, получил две монеты и, взглянув на меня живыми хитрыми глазами, ушел обратно к веселящимся ремесленникам.

На обратном пути слева от дороги всего в сотне-другой шагов прямо из земли ударил багровый столб призрачного огня. Даже не огонь, как понял я не сразу, а луч, но все же огонь, что устремляется вверх, как луч, ни на дюйм не отклоняясь в сторону.

Я косился на моих стражей, не повели и глазом, хотя явно заметили. Луч из багрового стал красным, желтым, перешел в зеленый и стал прозрачным перед тем, как исчезнуть.

Сердце мое бухает так, что в далеком котловане услышат, я спросил испуганно:

– А че это?

– Магия, – сказал Кабан с видом знатока.

– В земле?

Он кивнул.

– Иногда накапливается в глубине, а когда начнет переполняться, то вот так снова к звездам… Повезет магу, если наткнется. Но это редкость, а обнаружить в земле еще никому не удавалось.

Я пробормотал:

– Но должны быть признаки… Раньше нефть находили по особым травам, что растут только над месторождениями.

– Что такое нефть?

– Горючие смолы.

Он сказал веско:

– Горючие смолы делают из сока смолистых деревьев. Знаешь такие? Ну вот, видно, что не знаешь. Топай быстрее, а то Марл нас уже заждался.

– У нас горные смолы, – пробормотал я. – Мумиё всякое там.

Еще издали узрели у сторожки воинственную фигуру Марла, Калило проговорил опасливо:

– Чего он злой какой-то…

Кабан хмыкнул:

– С чего бы?

Марл уставился на обоих стражей еще издали, а когда они начали замедлять шаг, опасаясь подходить ближе, его морда быстро побагровела, а грудь раздулась для рева.

Кабан и Калило вообще остановились, стараясь не дышать, Марл уже шире себя вдвое, как боевой петух, заорал:

– Ну?

Я сказал деловым голосом:

– Благородный глерд, там дорога, по которой возят мрамор, все уплотняется и уплотняется. Вы заметили?

Марл, польщенный таким высоким обращением, прорычал:

– Я пока еще не глерд, дурак. Ты нас самих за дураков держишь? Как такое не заметить?

– Дорога уплотняется, – продолжил я умным голосом, – за счет мраморной крошки. Она как бы отрывается при перевозке, там все почему-то трется и вбивается в землю. И вообще в любой грунт, каким бы мягким ни был. Сыплется и вбивается. Копытами, копытами, ратицами… Дорога становится твердой, как камень. Да уже, собственно, стала. Если, конечно, по ней постоянно гонять туда-сюда тяжело груженные волокуши.

Он буркнул мрачно:

– Никто не гоняет. С такими блоками не погоняешь. Ну, дальше!

– Нет разницы, – сказал я. – Быков впрягаете по две-три пары, видел, но у быков та же проблема.

Он фыркнул:

– И что, ты нам глаза открыл? А мы тут только в кости играем?

– Я ж не знаю, – ответил я честно, – во что играете. И куда. На таком твердом грунте… грунт – это как бы земля, но по-умному, роговые части копыта быстро изнашиваются. Хоть у лошадей, хоть у волов, хоть у человека.