Женщина, приняв выжидательную позу, сидела в кресле у растопленного камина; выражение её лица было столь же суровым, сколь строго было её монастырское одеяние. Настоятельница аббатства Фонтевро казалась неприступной и нерушимой, точно каменная глыба, и нелегко было догадаться, какое сердце бьётся в груди этого колосса в женском облике.

- Вы заблуждаетесь, мессир де Вержи, жемчужиной Луары зовётся вовсе не Ланже, а Амбуазский замок, – наконец со сдержанной усмешкой отозвалась мадам де Монбазон и в свою очередь бросила на Рауля неодобрительный взгляд.

Раулю не оставалось ничего другого, как согласиться с её словами, отражавшими мнение большей части французского дворянства. Какое-то время граф молчал, не зная, как приступить к разговору, ради которого он и приехал в Ланже. К его огромному неудовольствию, робость — забытое с отроческих лет чувство — всё ещё сковывала его язык и жесты. Это состояние овладело им внезапно, едва он переступил порог дома и вместо очаровательной мадемуазель Беренис де Шеверни увидел её строгую покровительницу.

- Да, пожалуй, вы правы. Но, согласитесь, Амбуазский замок возвеличился за последние несколько лет, и то, только потому, что владельцы Ланже перестали заботиться о своём наследии. – Рауль решил ухватиться за замечание аббатисы, которым она дала ему повод для продолжения разговора. – Должен признаться, ныне поместье имеет довольно запущенный вид. Я хочу также сказать, что сильно огорчён тем, как плохо... то есть неумело тётя Эвон обращалась с фамильным имуществом рода де Вержи. Поймите, мадам, мне очень больно видеть, как имение моего рода приходит в упадок, а я не в силах — да что таится! – не в праве помочь его нынешней владелице сохранить его таким, каким оно было...

- Насколько мне известно, вы никогда не появлялись здесь при жизни мадам Эвон, – неожиданно резко перебила графа мадам де Монбазон, не сводя с него немигающих глаз. – Вы не можете знать, каким это имение было прежде.

- Сохранение фамильного имущества — дело дворянской чести, – пропустив её упрёк мимо ушей, с достоинством заявил Рауль.

- А вот это, мессир де Вержи, вас не касается! Свою дворянскую честь вы давно заложили за карточные долги. – Аббатиса попыталась прервать едва начавшийся разговор, но её горячность, напротив, придала Раулю больше смелости.

- Разумеется, мне не под силу переиначить завещание моей тётки, в котором мадемуазель де Шеверни названа наследницей этого имения, а вы — её опекуном и защитницей её интересов. Но, мадам, вы провели свою жизнь в монастыре и у вас нет опыта в ведении светского хозяйства. Это значит, что вы рискуете плохо повести дело, быстро растратиться и оставить мадемуазель Беренис без унаследованного ею имущества. Остаться без наследства – что может быть хуже? Уж я-то знаю, как это бывает!

Рауль вдруг почувствовал слабость в теле и опустился в кресло напротив аббатисы так грузно, словно у него подкосились ноги.

- Да, я знаю, как это бывает! – с тихой злостью повторил он. Затем, стараясь придать своему голосу самый миролюбивый тон, продолжил: – Поверьте, мадам, я могу быть весьма полезен вам и мадемуазель Беренис. Что бы вы обо мне ни думали, но я — на вашей стороне. К тому же ваши противники мне хорошо знакомы. Как-никак, они мои родственники. Должен предупредить вас: это страшные люди, они всегда получают то, что пожелают. А Ланже — лакомый кусочек, он давно им снится... В одиночку вам, мадам, не одолеть целое семейство де Вержи. Вы не справитесь с ними, нет, не справитесь...