– Что этот здесь делает?

– Они знакомы, рыцарь послал за ним.

Антоний обратился к Томасу:

– Если хотите, чтобы вас лечил мясник, почему пришли в госпиталь аббатства?

На белом лице рыцаря мелькнуло подобие улыбки, но сил ответить, судя по всему, не было. Мэтью, очевидно, не испугала презрительная реплика Антония, и он уверенно сказал:

– На полях сражений я видел много подобных ран, отец-настоятель. Лучшее лечение самое простое: промыть рану теплым вином, затем туго перевязать.

Он только на первый взгляд казался почтительным.

– Интересно, а у наших двух молодых монахов есть мнение по этому вопросу? – спросила мать Сесилия.

Антоний нетерпеливо повел плечами, но Годвин понял ее намерения. Это экзамен. Наверно, все-таки его соперник в борьбе за деньги – Савл. Но ответ лежал на поверхности, и он ответил первым:

– Брат Иосиф изучал древних и, несомненно, знает больше. Я думаю, Мэтью даже не умеет читать.

– Умею, брат Годвин, – возмутился тот. – И у меня есть книга.

Антоний рассмеялся. Цирюльник с книгой – все равно что лошадь в шляпе.

– И что же за книга?

– «Канон» Авиценны, великого мусульманского врача. Перевод с арабского на латынь. Я ее прочел всю, медленно.

– И ваше средство предлагает Авиценна?

– Нет, но…

– Так чего же вы хотите?

– Я очень многому научился во время военных походов, когда лечил раненых, даже больше, чем из книги, – упорствовал Мэтью.

– Савл, а ты что думаешь? – спросила мать Сесилия.

Годвин был уверен, что Белая Голова даст такой же ответ и спор будет исчерпан. Тот нервничал, робел, но все же произнес:

– Может быть, цирюльник и прав. – Годвин обрадовался: Савл встал не на ту сторону. – Метод брата Иосифа, возможно, больше годится для травм, возникающих в результате защемлений или ударов. Такое случается у нас на строительстве… Тогда кожа и мышцы вокруг раны повреждены, и если преждевременно ее закрыть, дурные соки могут остаться в организме. А это чистый разрез, и чем скорее закроется, тем скорее наступит выздоровление.

– Глупости, – бросил аббат. – Как же городской цирюльник может быть прав, а ученый монах – нет?

Годвин подавил торжество. Дверь распахнулась, и вошел молодой человек в облачении священника. Годвин узнал Ричарда Ширинга, младшего сына графа Роланда. Он небрежно, почти невежливо кивнул настоятелю, настоятельнице, подошел прямо к кровати и обратился к рыцарю:

– Что, черт подери, произошло?

Лэнгли с трудом поднял руку, давая понять, чтобы Ширинг наклонился, и зашептал ему в ухо. Отец Ричард потрясенно отпрянул:

– Не может быть!

Томас вновь попросил его нагнуться и снова что-то зашептал. И опять Ричард вскинулся и спросил:

– Но зачем?

Раненый молчал. Ричард поджал губы:

– Это не в наших силах.

Томас кивнул в подтверждение этих слов.

– Вы не оставляете нам выбора.

Рыцарь слабо покачал головой из стороны в сторону. Ширинг обратился к аббату Антонию:

– Сэр Томас желает стать монахом этого аббатства.

Наступило недоуменное молчание. Сесилия оправилась первая:

– Но он убивал!

– Да ладно вам, это прекрасно известно, – нетерпеливо отмахнулся Ричард. – Бывает, что воины оставляют поле брани ради молитвы о прощении грехов.

– Может быть, в старости, – пожала плечами Сесилия. – Но ему нет и двадцати пяти. Он чего-то боится. – Мать-настоятельница твердо посмотрела на Ширинга. – Его жизни что-то угрожает?

– Умерьте свое любопытство, – грубо ответил Ричард. – Томас хочет стать монахом, а не монахиней, это не ваша епархия. – Неслыханная дерзость по отношению к настоятельнице, но графский сын мог себе это позволить. Ширинг повернулся к Антонию: – Дайте разрешение.